Тем же вечером:
Лиза
Сижу в спальне приемных родителей, причем не где-нибудь, а прямо на полу у двери. Если зайдут, обязательно меня увидят и отругают за то, что подслушиваю, но просто не могу заставить себя убрать ухо от замочной скважины.
Как ножом режет брошенная в лицо гневная фраза мамы Марисоль:
«Что ты наделала? Ты себя погубила! Теперь непонятно, что будет…»
Да, всё так и есть. Я совершила непростительную вещь… И меня уже судят – как раз по ту сторону двери.
– Прибить сучку! – чеканит дядя Улдан. – В назидание!
– Как следует выпороть, чтобы живого места не осталось! – орет приемный отец.
– Избиение – не ответ на все вопросы! – заступается приемная мать.
Но ее голос слишком слаб, мужские голоса громче, сильнее.
– Выпороть так, чтоб на спине ни клочка кожи вообще не осталось… – входит в раж дядя.
– А что ты потом с ней будешь делать? В таком виде она никому не будет нужна… – замечает Авзураг.
– За нее такую мы всё равно уже не выручим никакого калыма! Накажем на глазах у остальных, чтобы прочувствовали, чем пахнет неповиновение, а потом… Я заберу ее себе. Будет дом прибирать, по хозяйству крутиться. Всё полезней, чем просто так коптить небо. Вместо нее возьмем новую… Убытки, конечно, но зато будет уроком всем остальным. Больше даже пикнуть не посмеют против!
– Я ее тебе не отдам! – снова встревает приемная мать. – Наказать нужно, да, но не так радикально! Незачем ее уродовать! Запрем в подвале на несколько дней, это произведет должное впечатление. Потом восстановим девственную плеву и отыщем нового жениха, всего-то!
– Марисоль, ты соображаешь, что говоришь? – не выдерживает Авзураг. – Если мы сейчас не устроим показательную порку, твои обожаемые дочери подумают, что им тоже так можно, и таких вот недовольных Юриев прибавится в разы! Одиннадцать миллионов! Ее выходка стоила нам одиннадцать миллионов, ты можешь себе это представить?!
– Если вы искалечите ее при девочках, вас только возненавидят… – возражает она мужу. – Уже ненавидят!
– Их чувства мне до одного места! Лишь бы слушались!
– А ты с ними и не водишься, это ведь я их всему учу! – выдает новый аргумент Марисоль. – Мне с ними контактировать каждый день, они перестанут меня воспринимать…
– Если хоть одна из них проявит неуважение…
– Дело не в уважении, а в контакте!
– Молчи, женщина! – орет Авзураг. – Ты уже начинаешь меня напрягать! Смеешь повышать на меня голос… тем более при брате…
И она замолкает… Совсем! От этого мне делается во сто крат страшнее. Ведь Авзураг никогда не обижает свою жену. Значит, сейчас он в страшном гневе, а мой единственный защитник повержен.