Войцех молча кивнул и направился к лестнице, ведущей во внутренние покои.
В библиотеке затопили камин и зажгли свечи. Сумки куда-то унесли, наверное, в его старую спальню, Войцех даже не спросил. Он опустился в кресло перед большим бюро, на котором все еще лежали книги, с заложенными маленькими записочками страницами, большая тетрадь, любимая трубка отца и его кисет. Войцех бездумно перебирал аккуратно разложенные на столе мелочи, пытаясь собраться с мыслями. В горле першило, в глаза словно песку насыпали. И пустота, щемящая, незаполнимая, растекалась в груди леденящим холодом потери.
Жюстина стояла перед ним, выпрямив спину, вцепившись побледневшими руками в края скрещенной шали, ждала. Слуги за ее спиной выстроились, словно почетный караул. Войцех поднял голову, кивнул.
Она тихо и спокойно заговорила. Рассказала о внезапной болезни, в три дня горячки унесшей жизнь все еще крепкого и здорового мужчины. О скорых похоронах, на которых, кроме слуг, присутствовали лишь доктор и ксендз — последняя просьба умирающего была не устраивать торжественной церемонии. О том, что за нотариусом в Тильзит послали уже давно, но война, по-видимому, задержала его. И это хорошо, раз уж молодой граф прибыл раньше, чем успели огласить завещание. Войцех почти не слушал ее, думая о своем.
Он так надеялся хотя бы ненадолго снять с себя ответственность за свое будущее. На мудрые советы отца. На его любовь и поддержку. А теперь, кроме того долга, что у него уже был, Мединтильтас свалился ему на голову и требовал мелочных хозяйственных решений и забот. Войцех злился на себя за такие приземленные мысли, но поделать ничего с ними не мог. Пока вдруг, его не озарила еще одна, столь ужасная мысль, что он вскочил с места, перебив Жюстину.
— Скажи, не получал ли отец каких-либо сведений обо мне накануне своей болезни? — дрожащим голосом спросил он.
— Нет, господин граф. Ваш отец писал вам на адрес полка, но так и не дождался ответа. Ни от вас, ни от Шефа. Но он верил, что с вами все благополучно. Не нужно себя винить, господин граф. Прошу вас.
Что-то в тоне Жюстины насторожило Войцеха. Она не сочувствовала его горю, она разделяла его. Он внимательно всмотрелся в ее лицо — осунувшееся, побледневшее, но при этом как-то неуловимо похорошевшее, вернувшее себе часть утраченной с годами красоты, как будто новая жизнь подарила ей вторую молодость. Войцех жестом отослал стоящих за спиной француженки слуг, подождал, пока за дворецким закроется дверь, шагнул к ней. Жюстина опустила голову и еще крепче обхватила себя руками, словно пытаясь защититься от него.