Первым делом Шемет перевел в деньги в Варшаву, поступок, вызвавший горячее одобрение герра Джуды, заметившего, что в эти беспокойные времена люди предпочитают делать долги, а не возвращать. Свое одобрение финансист выразил не только в поощрительных словах, но и в добрых советах, оказавшихся весьма кстати только вступившему на деловую стезю Войцеху. А потом, когда затянувшаяся беседа приняла характер теплый и доверительный, оказал неоценимую услугу, порекомендовав взять поверенным своего дальнего родственника, Исаака Шпигеля.
Исаак появился в приемной откуда-то из глубин конторы, на ходу снимая сатиновые синие нарукавники со старомодного черного лапсердака, чуть лоснившегося на спине, но все еще приличного. Расходившиеся при ходьбе полы чуть приоткрывали короткие панталоны, пузырившиеся на коленях от непрестанного сидения, черные чулки обтягивали крепкие икры, на потертых тупоносых башмаках тускло серебрились квадратные пряжки. Весь этот наряд, совершенно не вяжущийся со строгой элегантностью банковской конторы, удивительно подходил к его лицу — темному, горбоносому, обрамленному волнистой бородой смоляного цвета с редкими прожилками седины и густыми волосами до плеч, буйство которых усмиряла черная бархатная ермолка. Блестящие черные глаза были полуопущены, но взгляд из-под густых ресниц показался Войцеху не просто изучающим, но даже слегка насмешливым. Впрочем, на ярких полных губах, свидетельствующих о натуре чувственной и страстной, улыбки не было.
На улице ко всему этому добавился складчатый суконный плащ с пожелтевшим кружевным воротником, тоже черный, и плоская широкая шляпа, из-под которой на затылке виднелась ермолка, делавшая герра Шпигеля похожим на диковинный гриб. Войцех с некоторым опасением поглядывал на спутника, решившего проводить своего нанимателя до постоялого двора, чтобы поближе свести знакомство.
— Надолго в Берлин, Ваше Сиятельство? — поинтересовался Исаак. В его тоне сквозило не ленивое любопытство, а какой-то расчет, словно он прикидывал, какой товар всучить покупателю в зависимости от ответа.
— Не знаю, — пожал плечами Войцех, — все будет зависеть от того, как скоро Государственный комитет утвердит соглашения, которые мой отец подписал с крестьянами. Я знаю, что это должен был делать окружной земельный суд в Кенигсберге, но там сейчас русские, война, наверное, остановила все дела. Впрочем, и здесь, в Берлине…
Он не договорил, провожая взглядом пару французских жандармов, идущих им навстречу по другой стороне улицы.
— Война — это плохо для дел, — согласился Шпигель, — но комиссии и комитеты продолжают заседать, жалобы рассматриваются, петиции принимаются. Чиновники — тоже люди, им семьи кормить надо, а жалование за красивые глаза не платят.