Войцех внимательно поглядел на француженку. Она все еще была красива, талия ее, затянутая в простое домашнее платье, оставалась девически-стройной, в карих глазах светился глубокий ум. В молодости Жюстина, должно быть, была удивительно хороша собой, а ее правильная речь свидетельствовала о недурном образовании.
— Потому что я уважаю себя, мсье, — продолжила Жюстина, не дожидаясь ответа, — мне платят за работу, а не за то, что должно доставаться только даром и только по обоюдному желанию.
— Прекрасные слова, мадмуазель, — улыбнулся Войцех, — но они не отвечают на вопрос, что мне делать.
Он задумался.
— Когда-то я пообещал одной прекрасной женщине, — тихо начал он, — что, даже если мы расстанемся, я не оскверню воспоминаний о ней связью с кокоткой. А теперь, выходит, я не сдержал слова. Что делать, Жюстина?
— Вот так история, — рассмеялась Жюстина, — ну что же, я дам вам совет. Выдайте мадам Полин замуж.
— Да за кого же? — удивился Войцех. — Среди моих знакомых… Нет, это решительно невозможно.
— Да кто говорит о ваших знакомых, мсье? Любой приказчик или мелкий чиновник будет рад закрыть глаза на ее прошлое, глядя на ее молодость и красоту. Особенно, если их дополнит хорошее приданое.
— Где ж я такого найду? — смутился Шемет.
— А свахи на что? Сваха — не сводня, вполне достойное занятие. Хотите, я обращусь к кому-нибудь от вашего имени?
— Очень хочу, мадмуазель Жюстина, — обрадовался Войцех, — право же, не знаю, как вас и благодарить за такую доброту.
— Не стоит благодарности, — улыбнулась Жюстина.
— Нет, — твердо возразил Войцех, — стоит. К тому же, после замужества Прасковьи Федоровны вы потеряете место. Я…
Он еще раз оглядел француженку, и решение пришло само.
— Я думаю, в Мединтильтасе не хватает европейского лоска. Старой Янке, ключнице, давно пора на покой. Я напишу отцу и дам вам самые лучшие рекомендации, мадмуазель. Годится вам это место?
— Поглядим, — улыбнулась Жюстина и, неожиданно легко поднявшись, коснулась щеки Войцеха легким поцелуем.
— Вы — хороший мальчик, мсье. Будьте счастливы, если сумеете.
Войцех кивнул и вышел в сени, украдкой утирая глаза.
— Карл, придушишь ведь, — прохрипел Шемет.
— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, все сделаем в лучшем виде.
Карл Гейдеман, немец, обшивавший половину гвардейского офицерства Санкт-Петербурга, застегнул, наконец, крючки на высоком темно-синем воротнике доломана и, не выходя из-за спины вельможного клиента, потянул полочки вперед, где их перехватил подмастерье, ловко накинувший пока еще простые веревочные петли на столь же невзрачные деревянные пуговицы.