Уже издали казацкий бивак производил впечатление разбойничьего лагеря. В левой стороне сгрудились телеги и подводы, забитые трофеями. Резные комоды, зеркальные шкапчики, всяческая утварь и другое барахло лежало вповалку. Войцеху показалось, что он узнал золоченый алтарный семисвечник из Полоцкого собора, но уверенности у него не было, во время службы поручик больше глядел в пол, чем по сторонам.
Среди шатров и палаток сновали казаки, одетые кто во что горазд. Пару раз мелькнула женская шуба, крытая атласом, из под французской шинели виднелся польский кунтуш, казачий бешмет туго перетягивала цветастая персидская шаль. Только шапки — барашковые и смушковые, с алым верхом — у всех были свои, донские.
— Ненавидят нас здесь, — со вздохом заметил Глебов, — и шляхта, и мужики. И правда, как вот после такого любить? Освободители Отечества. На своей земле такое творим, что и на чужбине стыдно.
— Казакам что Литва, что Польша, что Пруссия — все едино, — пожал плечами Войцех, — наши не грабят.
— Это наши, — с нажимом ответил Глебов, — Гродненские. Шеф с еврейской почтой от Барклая письмо получил, тот пишет, в исконных губерниях такое творится — неприятеля не надо. Мужики французов пленных косами в куски рубят, в кипятке варят. И бар своих тоже. Москву, Наполеоном оставленную, мужички подмосковные и пограбили, что французы не увезли — все подчистую. Казаки Иловайского с ними заодно были, возами на Дон отсылали. Насилу Бенкендорф порядок в Первопрестольной навел.
— Ростопчин в своих афишках к народной войне призывал, — саркастически усмехнулся Шемет, — вот, результат налицо. Это в Испании народ за свободу воюет. С английскими ружьями, под командой офицеров, не признавших Бонапарта. А русский мужик свободы ни от своих бар, ни от французов не ждет. Вот и куражится, пока вольному воля.
— Да если бы только мужики, — нахмурился Глебов, — ведь солдаты в эти шайки разбойничьи бегут. Говорят, с французами заодно мародерствуют. Эх… Я вот иногда тебе, Шемет, удивляюсь. Почему ты с нами, а не с Понятовским?
— Или не с Фридрихом Вильгельмом, — пожал плечами Войцех, — я же прусский подданный. Нет, Глебов, мне с Бонапартом не по пути. Русские свободу полонянкой держат, а корсиканец из нее распутную девку сделал. Я против него до конца пойду.
* * *
Цимлянское в казачьем обозе нашлось. Войцех поторговался для порядка, вытащил из ташки серебряный пятирублевик, бутылки тщательно упаковали в ветошь, чтобы по дороге не разбились. Шемет и Глебов направились к дороге на Чашники, ведя коней в поводу. Неожиданно Войцех, не глядя бросив поводья Глебову и на бегу выхватывая саблю, кинулся к казаку, поившему коня у колодца.