«Ослеп, — безучастно и обреченно повторилась мысль, — ну и черт с ним. Все одно помирать. С такими ранами не живут. Только бы не мучиться долго».
Низкий мужской голос произнес что-то успокаивающее на непонятном языке, смутно напомнившем одновременно латынь и русинский диалект Литвы. Тяжелая и шершавая ладонь легла на горячечный лоб.
— Пить… — едва ворочая распухшим языком, прошептал Войцех.
Голос не ответил, рука заботливо поправила нетугую повязку на животе. Темнота не отступала. Боль качалась тихо, ритмично, словно на мягких рессорах.
«Карета, — вспомнилось, — черная карета. В Тельшах. И потом у Березины».
Войцех вдруг понял, что показалось ему еще тогда странным. Окна огромного угловатого экипажа были закрыты не занавесками — плотными ставнями. Темнота перестала быть такой угрожающей, липкое беспокойство неизвестности сменилось гораздо более осмысленным страхом.
«За мной следили. Но кто? И зачем?»
Обдумать ответ он не успел. Колесо налетело на камень, карету тряхнуло, и боль отбросила Войцеха обратно в забытье.
* * *
Теперь темнота была теплой и мягкой, щекоча лицо ворсинками плотного плаща, накрывшего Войцеха с головой, словно труп. Боль отступила, но водянистая слабость растворила все члены в склизкую жижицу, не давая ни пошевелиться, ни застонать. Справа тянуло жаром затопленной печи, горьковатым дымом курной избы. Спина покоилась на чем-то твердом и узком, снизу поддувало сквозняком. В тишине слышался только дальний свист ветра да тихое поскрипывание ветвей на морозе, приглушенное, словно за стенами дома.
— Это твое дело и твой выбор, — неожиданно произнес по-французски густой баритон, — тебе он нужен, ты с ним и возись. Или брось. Найдешь другого.
— Другого найти непросто, — возразил второй голос, показавшийся Войцеху смутно знакомым, — его безумие…
— Мне-то что за дело? Мы и так задержались тут почти на сутки. Некогда возиться.
— Ты же знаешь, — в голосе послышалось легкое недовольство, — я не справлюсь. Даже если он выживет, а это вряд ли, останется калекой. Я могу помочь его телу заживить раны прежде, чем начнется воспаление. Но разорванные кишки сами не заживают. Тут я бессилен. И, к тому же, мне нужен ученик, а не раб. Нет, я не справлюсь. Помоги, и я заплачу.
— У тебя нет ничего, что могло бы меня заинтересовать, — с холодной насмешкой ответил первый голос, — оставим этот разговор. И твоего протеже тоже. Дай ему умереть спокойно. Или убей.
— Ошибаешься, друг мой, — голос зазвучал мягко и вкрадчиво, — мне есть, чем заплатить. Я могу рассказать, почему тебе стоит сделать это бесплатно.