После лазенок друзья направились к Висле, где в лучах лунного света, заливавших хрустальный лед, скользили на коньках веселые парочки, под звуки полкового оркестра. Близилось Рождество, и город веселился, словно забыв о нависшей над ним тревожной участи.
* * *
А тревожиться было о чем. Наполеон из Парижа, куда он бежал из Вильно по паспорту на имя Коленкура, слал приказы уже не существующим армиям, повеления вооружать области, уже захваченные русской армией, возобновившей свое наступление на запад, к Кенигсбергу и Варшаве, призывал к всеобщему сопротивлению, на которое уж ни у кого не было сил. Корпус Понятовского, последние остатки польской армии, отходил вместе с отступающими без боев австрийскими войсками. Лучшие сыны Польши и Литвы полегли на полях чужих сражений — в Италии, Испании, России. Некому было становиться под ружье, лететь в лихую атаку с пикой наперевес. Обескровленная и растерзанная Польша в который раз ложилась под ноги победителю.
Прихода русских войск Войцех решил не дожидаться. Хотя по его сведениям Гродненский полк в составе корпуса Витгенштейна наступал на Мемель и Кенигсберг, в рядах армии Кутузова у него было достаточно знакомцев, чтобы опасаться быть узнанным. Свою неизбежную гибель и чудесное спасение Шемет счел достаточным основанием не возвращаться в полк, не сомневаясь, что его внесли в списки погибших. Он все еще горел желанием сражаться против Бонапарта, но готовности служить русскому царю более не испытывал.
Тем более Войцех не желал связывать свою судьбу с гибнущим Герцогством. Титул и имя могли открыть ему дорогу во дворец любого магната, и теперь, когда будущее казалось таким зыбким и неопределенным, каждый был бы счастлив оказать ему дружескую услугу, помогая добраться домой. Но Шемет решил не принимать на себя обязательств, в желании исполнить которые он вовсе не был уверен. Зато с готовностью принял предложение Лелевеля свести его с еврейским банкиром, который под поручительство пана Иоахима о том, что граф действительно тот, за кого себя выдает, ссудил его суммой, вполне достаточной для путешествия в Мединтильтас.
* * *
До отъезда оставалось всего несколько дней, когда Войцеха вновь одолело любопытство. Ему очень не хотелось покидать Варшаву, хотя бы не попытавшись выяснить, кто и зачем преследовал его от самых Тельш. А, возможно, и ранее, сказал он себе, ведь то, что он не замечал слежки прежде, не говорило о том, что ее не было.
Воодушевленные мыслью о том, что загадочные незнакомцы все свои дела вершили по ночам, друзья, переодевшись в крестьянское платье, решились навестить особняк, откуда Войцех две недели назад бежал. Уже издалека дом произвел на них впечатление опустевшего. Окна все еще были закрыты ставнями, ворота заперты, но свежевыпавший снег перед ними не пятнал ни единый след, а из кирпичных труб не вилась даже легчайшая струйка дыма.