Калитка легко поддалась, отворившись во двор, и Войцех, стараясь ступать как можно тише, вошел в нее. Двор тоже был запорошен снегом, на парадной двери висел огромный амбарный замок, говоривший о том, что хозяев либо нет дома, либо они очень хотят, чтобы незваные гости в это поверили. Удрученный Войцех совсем уж собрался повернуть назад, тем более, что и Лелевель не горел желанием проникать в чужой запертый дом, как вдруг из конюшни по правую руку от ворот до него донеслось знакомое ржание.
Шемет, презрев осторожность, бегом припустился на звук, рывком распахнул двери конюшни, и бросился в дальний конец, где, нетерпеливо перебирая ногами в стойле, стоял Йорик. В кормушке овса оставалось уж на донышке, вода в поилке покрылась тонкой коркой льда, но конь выглядел здоровым и крепким. Очевидно, похитители вели его с собой от самого Дунашева, привязав за каретой.
Шемет огляделся, обнаружил в конюшне уздечку и седло, словно поджидавшие его прихода. В седельной сумке, кроме щетки и скребницы, нашлись отцовские письма, которые он возил с собой всю дорогу. И записка в плотном конверте серой бумаги. «До встречи». Ни имени, ни подписи — ничего. Но Войцех не сомневался, что записка предназначалась ему. И в том, кто ее оставил, тоже.
* * *
Накануне отъезда Войцеха друзья заказали в кухмистерской славный ужин, и зеленый штоф с водкой украсил накрытый белой скатертью стол. Разговор то уходил в седую древность, когда Лелевель рассказывал Войцеху о славных деяниях рыцарей Речи Посполитой — поляках и литовцах, объединенных общей судьбой, то забегал вперед, в далекое будущее, тревожное и полное надежд. Но всегда возвращался к событиям сегодняшним, к тяжкой године испытаний и горя.
— Страна — это ее народ, — говорил Лелевель, сверкая глазами из-под сдвинутых бровей, — а народ — это язык и история. Во мне и капли поляка нет, если по крови судить. И все же, это моя страна, мой народ. Я жизнь положу на то, чтобы она вновь обрела достоинство и свободу. Но разве может быть свободна страна, если не свободен народ?
— Мой отец говорит, что раба и господина связывает одна цепь, — кивнул Войцех, — и я с ним согласен. Граф сейчас торопится завершить освобождение крестьян до того, как Мединтильтас, возможно, окажется по другую сторону границы. А ведь еще надо успеть переделить землю. Что за освобождение без надела землей?
— Не говори об освобождении, ибо человек не принадлежал и не принадлежит тебе, и ты его не освобождаешь, — горячо отозвался Иоахим, — не говори о наделении, ибо ты ничего не даешь, поскольку он владеет. Своди с ним честно счеты и ликвидируй тягостные узы, связывающие его владение с твоим.