Такое мое мнение…»
* * *
— Валентин Алексеевич, вы москвич, на коне, очевидно, не сидели. Как воспринимали службу в кавалерии — таких архаичных войсках в середине ХХ века?
— Ничего подобного, кавалеристы зарекомендовали себя грозной силой, прежде всего их сила в маневренности и внезапности ударов с флангов и тыла. Немцы со своей бронетехникой были привязаны к дорогам, а коннице не надо было дорог. Для нее дорогами были поля, леса, перелески. Наши лучшие дороги — бездорожье. Конники внезапно наваливались на врага и наносили неожиданные удары.
Изменилась ведь тактика применения лихих всадников. Как правило, кавалеристы воевали в пешем строю. Полк подходил к линии атаки в конном строю и спешивался. Коноводы, один на три-четыре лошади, уводили их в укрытие. Кавалеристы совершали длительные, тяжелые и утомительные марши, часто на неподкованных конях. От этой болячки страдали животные и переживали конники. Долго в кавалерии провоевать не пришлось.
— Почему?
— Я был ранен, пуля раздробила нижнюю челюсть. Санитары сначала доставили меня в палатку какой-то медчасти. Внутри стояли двухярусные металлические кровати. Внизу почему-то отдыхал медперсонал, здоровые мужики, а раненые находились наверху — их туда забрасывали, как мешки или снопы.
Я бредил, терял сознание, меня посчитали кандидатом на тот свет и в этот момент обокрали. Забрали часы, ручку, блокнотик, деньги. Вернули потом только комсомольский билет. Но молодой организм выдержал ранение через вмешательство врачей. Долго не мог жевать. Но зубы каким-то невероятным способом доктора поставили на место, и они прижились. Невероятно, но факт…
После госпиталя снова на войну — в объятия родной «сорокопятки».
Помню, под Вязьмой весной 1942 года дали команду на изменение позиции. Из моего расчета в семь человек осталось только двое. И вот надо было 450-килограммовую пушку переместить уже без лошадей в другое место, авиация неприятеля бомбит. Артиллерия противника обстреливает. Из какой-то близи долетают даже мины. Кругом стоны, крики, матерщина, ржание испуганных и раненых коней, какофония разных команд. Но больше всех выделялась и запомнилась одна команда, выраженная одним повторяющимся словом: «Вперед! Вперед! Вперед!» Четко до сих пор помню, что «За Сталина!» никто не кричал на нашем участке боевых действий.
Итак, затащили мы вдвоем нашу пушку на пригорок. В аккурат перед оврагом. Внизу вижу — копошится масса солдат и командиров разных степеней. То ли они прятались там от осколков, то ли готовились к броску. Некогда было анализировать. Отдавал команды какой-то командир с большой лысой головой, так похожий на Котовского. Вдруг очередной налет, и моего заряжающего сразил прилетевший откуда-то большой, как лопата, осколок, полосонувший его по шее. И мой помощник покатился под откос на дно оврага.