Хорошо, что сегодня можно было не торопиться. Гарик дал мне полдня отгула, чтобы можно было не торопясь прошвырнуться по магазинам и приобрести себе нормальные брюки или юбку — обслуживать клиентов кафе в потертых джинсах было, как он выразился, «не комэльфэ, или как оно там». Поэтому, сняв наушники, я первым делом достала из-под подушки несколько смятых купюр и пересчитала.
Стоимость одежды в местных магазинах совсем не радовала. Яркие ярлычки с несколькими нулями в ценах мне довелось наблюдать еще через стекла витрин, поэтому сегодня я наметила себе совсем иной маршрут — на вещевой рынок. Для этого отложила несколько банкнот и, подумав хорошенько, прибавила к ним еще две. Оставшиеся же деньги припрятала в наволочку.
Все случившееся накануне теперь казалось мне сказочным сном. Парень. Красивый, интересный. Он гулял со мной под дождем, фотографировал, а потом сидел рядом в темноте кинотеатра и… умопомрачительно улыбался. Нет, точно сон!
А мне было на удивление легко, и все время хотелось смеяться. Хохотала, как припадочная, и не боялась показаться глупой или странной. И даже позабыла на какое-то время обо всех своих проблемах. Даже жаль, что у меня не было телефона — обидно будет, если мы с Кириллом не встретимся вновь.
Встала, подтянулась на носочках и потянула на себя маленькую форточку. Та со скрипом открылась, окатив меня целым облаком белесой пыли. А вместе с ней в сыроватое и душное помещение чердака ворвался шум города и терпкий привкус смога. Но даже подобные «ароматы» мегаполиса казались мне сегодня какими-то особенными и, пожалуй, даже дружелюбными. И весь мир вместе со мной словно улыбался новому дню.
Закрыла глаза, медленно вдохнула запах, вползающий в комнатку, и представила, что я снова на родине. Крики чаек, утренний гром наступающих волн, соленый морской воздух, наполняющий легкие… Кажется, даже увидела предрассветные сумерки с растворяющимися в небе звездами. Ммм…
Я и сама наполнялась сейчас каким-то удивительным светом, чувством ожидания чего-то прекрасного, чем-то таким же таинственным, как эти самые сумерки, от которых так остро щемило душу.
Открыла глаза, стряхнув образ, все еще стоявший перед глазами, и принялась одеваться. Поймала себя на мысли, что почти порхаю над поверхностью пола, выделывая самые замысловатые и сложные па. Ноги кружили тело в танце, подчиняя его внутренней музыке, игравшей где-то глубоко в душе.
И это было удивительно: танец, воспоминания о котором были похоронены далеко в броне моего сознания, вырывался наружу, кружил, подбрасывал и мягко вел, делая движения то резкими, как сечение бритвы, то плавными, как взмах лебединого крыла. Он словно что-то вытягивал из меня, качая на своих волнах. Избавлял от боли, дарил легкость, закручивая вихрем и вздымая пыль под ногами.