А он все улыбался… И так смутно напоминал мне что-то. Кого-то. Только не понимаю, кого. И смотрел на меня с таким любопытством, словно заморскую зверушку увидел.
Тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя его образ. Ни к чему мне сейчас все это. Девушка-призрак. Девушка-невидимка. Вот как нужно было себя вести. Быть незаметной. Постепенно встать на ноги. Не совершать глупостей. Так никто не найдет меня в большом городе. Ведь они даже не знают, где искать.
Все будет хорошо. Хорошо. Только действовать нужно осторожно, не делать ошибок. Не светиться. Работа в людном кафе и так была большим риском. А вдруг меня однажды покажут по телевизору? Разыскивается! Нет. Нет. Не должны.
Я же умерла.
Для всех умерла. Окончательно и бесповоротно. Мертвее не бывает.
Мелкие мурашки противными муравьями расползлись под футболкой. Еще раз оглянулась, убедилась, что слежки за мной нет, и свернула к трехэтажке, примыкавшей к складу за старым вокзалом. Все это уже напоминало настоящую паранойю. Но в моей ситуации можно было радоваться уже хотя бы и тому, что осталась жива.
Звук поездов и здешней суеты понемногу, но успокаивал меня. Мерный гул, скрежет тяжёлого металла по рельсам — просто музыка, особенно когда к ней привыкнешь. Во дворе, заваленном мусором по всей длине, окружавшего его забора, было тихо. Здесь в основном жили сотрудники вокзала и те, кому квартиры достались после сноса старого деревянного барака.
А еще там росла яблоня. Прямо посередине двора. Старая, с погнутыми ветками, покрытыми толстым слоем пыли, и крошечными серыми яблочками, которые никто и никогда не отваживался пробовать. Даже местные попрошайки. Да и зачем им? И так не плохо зарабатывали. После длинной смены на вокзальной площади они убирали таблички в сумки, переодевались в приличные вещи и спускались в метро, где их ждала обычная жизнь вполне обеспеченных хотя бы минимальными благами людей.
Сегодня под яблоней сидела девчонка. Прямо на земле. Худющая, в рваных джинсах, закатанных до колен, и засаленной синей толстовке с изображением неприличного жеста. Навалившись спиной на дерево, она гладила по спинке ту самую трехногую дворнягу. Они даже были чем-то похожи. Обе с огромными глазищами, тощие, осунувшиеся и сгорбленные под тяжестью жизни. На вид девочке было лет шестнадцать, может, чуть больше. Но висящая мешком одежда, выпирающие скулы и странная стрижка с выбритыми висками и рваными краями волос на макушке делали ее вылитым мальчишкой-подростком.
Только сигарки не хватало.
А нет, ошибочка.
В эту секунду в ее руке появилась папироса. Настоящая толстенькая самокрутка. Она повертела ее в руке, понюхала, словно по-собачьи забавно шевеля носом, и снова спрятала за ухо. Затем продолжила теребить дворняжку за загривок, время от времени ласково поглаживая.