А мне, почему-то, кажется, что эта вещь дорога ей.
— Красивая. — Замечаю я.
Её щёки розовеют.
— Кто?.. Шаль? — Догадывается девушка.
— Да. — Неохотно отвечаю я.
Если честно, красота шали не идёт ни в какое сравнение с красотой самой Алисы.
— Это мамина. — Хрипло произносит она.
И теперь мне становится понятно, что за этими словами скрывается самая настоящая боль. Каждый раз, когда ты говоришь о том, кого потерял, в горле встаёт плотный ком — так уж устроено природой.
— Вам идёт. — Признаюсь я.
Алиса подходит и садится рядом со мной. Обводит взглядом десерты, берёт ложечку и медленно мешает ею свой чай. Она словно готовится что-то сказать мне, а я медленно вдыхаю аромат её волос и мысленно погружаюсь в тот день, когда крепко обнимал девушку руками и прижимал к своей груди. И моё сердце снова так же замирает — тук, тук, и затем вдруг пропускает сразу пару ударов.
— Я надеваю эту шаль каждый свой день рождения. — Тихо говорит Алиса.
И продолжает мешать чай ложкой, хотя даже не положила в него сахар.
— Сахара, молока? — Поднимаюсь я.
— Молока. — Почти шепчет она.
Ложка в её пальцах, звякнув о край чашки, испуганно замирает.
Я наливаю молоко из керамического молочника в наши чашки и придвигаю к девушке десерты.
— Самое время попробовать. — Предлагаю я ей.
Эта фраза кажется мне жутко неуместной, но воздух между нами буквально трещит от напряжения, и поэтому мои мозги медленно, но верно превращаются в вату.
— Что-то не хочется. — Улыбнувшись, Алиса отставляет ложку и вцепляется тонкими пальцами в шаль. Её улыбка кажется такой печальной и горькой, что я виновато прикусываю язык. — Не переживайте, — тут же добавляет она, — периоды тошноты чередуются у меня с периодами неконтролируемого зажора, так что торты не останутся не тронутыми.
Я улыбаюсь.
У меня такое чувство, что сейчас должно что-то произойти. Девушке хочется что-то сказать мне, и это видно по её глазам, поэтому я поворачиваюсь к ней, давая понять, что готов выслушать.
— Моя мама умерла в мой день рождения. — Выдыхает Алиса.
Её лицо искривляет гримаса боли, а кончики пальцев, впившихся в край шали, белеют.
— Расскажите. — Прошу я.
Возможно, если бы я хоть иногда говорил с кем-то о своей боли, то мне самому стало бы легче. Поэтому я хочу стать для Алисы таким человеком. Отчаянно хочу. И не боюсь, что мне придётся переложить на себя часть её страданий. Я к этому готов.
Её глаза впиваются в белую скатерть.
— Она умирала от рака… — Алиса вздыхает, и её плечи ссутуливаются. Девушка будто мысленно снова погружается в тот день. — Сдавала на глазах. — И сглатывает прежде, чем продолжить. — Мне было двенадцать, и я знала, что мама может умереть в любой момент. Мы… мы ждали этого. Да.