Она прикусывает губы и морщится, пережидая, когда комок в горле отступит, давая ей сказать. И вздрагивает, когда я вдруг накрываю её ладонь своей. Алиса поднимает на меня взгляд, и я вижу в нём горе, страх и волнение одновременно.
— Не в смысле «ждали», а… мы… просто знали, что это скоро произойдёт. — Наконец, произносит она. Облизывает губы, глубоко вдыхает и шумно выдыхает. — Мама уже не открывала глаза и не разговаривала. Не отвечала врачам и не реагировала на введение иммунных препаратов. По правде говоря, папа сбросил её со счетов, едва осознал стремительность течения её болезни, и он уже почти год к тому времени воспринимал маму лишь как тлеющий, живой труп. Он ждал конца. А я… я надеялась на чудо до последнего, хваталась за каждую возможность, уговаривала его бороться — до того момента, когда поняла, что лучше маме уже не станет, и что будет только хуже. — Алиса поднимает на меня взгляд. — Я увидела это в глазах врачей, и сразу всё поняла.
Я киваю, стойко выдержав её взгляд. И прекрасно понимаю, о чём она говорит. Моя ладонь до боли стискивает её пальцы.
— Они сказали, что осталось недолго, и я не хотела, чтобы мама чувствовала боль, не хотела, чтобы она страдала. — Продолжает Алиса. — Часами сидела у её постели, гладила её волосы, держала за руку, разговаривала, хотя понимала, что она уже ничего не понимает: ни где находится, ни того, что с ней происходит. Я старалась принять это и дать ей уйти по-человечески, достойно. Старалась не держать её из жалости к себе, но… никак не получалось. Тогда я просто ложилась рядом, обнимала её и уговаривала не уходить, потому, что мне было страшно оставаться одной, и вся жизнь без неё казалась мне серой и ненужной.
По щекам Алисы катятся слёзы, и я не выдерживаю — придвигаюсь ближе и заключаю её в объятия.
— Я возненавидела этот день. — Всхлипывает она и трясёт головой. — Был уже вечер, когда я вдруг поняла, что её дыхание обрывается, а руки становятся невесомыми, но рядом не было никого. Папа ушёл к своей очередной подружке, и до него невозможно было дозвониться, а в скорой не брали трубку. Я в отчаянии металась по квартире, плакала, снова пыталась набирать их номера и просила маму не умирать. Никогда не забуду это состояние беспомощности, которое испытала в тот момент: я села, положила её голову на свои колени и стала баюкать, петь колыбельную, которую она пела мне в детстве. Раскачивалась, пела, гладила её плечи, а мама больше не приходила в сознание. Мне почему-то кажется, что она меня слышала. Странно, да?
— Конечно слышала. — Шепчу я, обнимая Алису крепче.