— Эй, что ты делаешь?! — взвизгнула Айюла, а я шикнула на нее: тихо, мол! Отец мрачно взглянул на меня, но не сказал ни слова. То, что читалось в глазах у вождя, пробудило во мне инстинктивный страх. Лицо у него взмокло от пота, он промокал лоб платком, но при этом не сводил глаз с Айюлы. Я думала, отец поставит гостя на место, а он лишь поглаживал бороду, за которой тщательно ухаживал. Отец смотрел на Айюлу так, словно видел ее впервые. Он единственный никогда не говорил, что она красавица. К нам обеим он относился совершенно одинаково и словно не замечал, какой очаровательной растет его младшая дочь.
Под пристальным взглядом отца Айюла заерзала. Внимание он уделял нам редко, а когда такое случалось, то всегда заканчивалось плохо. Айюла перестала вырываться и прижалась ко мне. Отец перевел взгляд на вождя.
— Девочки, оставьте нас, — велел он, сверкнув глазами.
Дважды ему говорить не понадобилось — мы выбежали из гостиной и закрыли за собой дверь. Айюла понеслась вверх по лестнице, а я прижала ухо к двери.
— Что ты делаешь? — зашипела Айюла — Если он поймает нас…
— Тс-с-с! — Я разобрала слова «контракт», «договорились», «девочка». Дверь была дубовая, поэтому больше ничего расслышать не удалось. Вместе с Айюлой мы поднялись по лестнице и ушли ко мне в комнату.
На закате мы вышли на балкон и смотрели, как гость отца усаживается на заднее сиденье своего «мерседеса» и уезжает с нашей территории. Страх, сжимавший мне горло, притупился, и на время я забыла об инциденте с вождем.
Мы с Мухтаром обсуждаем пресную больничную еду и жесткие простыни, он потчует меня байками о своих бывших студентах.
В дверь стучат, и в палату заходит Мохаммед, прерывая наш тет-а-тет. Он коротко здоровается со мной, потом лучезарно улыбается Мухтару и приветствует его на хаусе. Мухтар воодушевленно ему отвечает. Я даже не подозревала, что они знакомы. И я никогда не видела, чтобы Мохаммед так тепло и открыто улыбался кому-нибудь, кроме санитарок, которые из-за него дерутся. Непрерывный поток хауса делает меня третьей лишней, и пять минут спустя я решаю уйти. Объявить о своем намерении я не успеваю: в дверь снова стучат.
Заходит один из сыновей Мухтара, следом — молодая девушка. Имен его детей я не знаю — запоминать не было причин. Этот парень старше меня, выше, с окладистой бородой, худощавый, как его отец. Они все эдакие тростинки на ветру. Сын Мухтара смотрит на меня: небось гадает, с чего это медсестра расселась у койки его отца и водит пальцем по ободку пустой чашки.
Мохаммед опорожняет мусорную корзину и плетется в коридор. Я поднимаюсь.