Жезл лежал на специальной полке в десяти дюймах над телевизором. Он находился там семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. Он притягивал мой взгляд как магнит. Непосвященные наверняка считали его сувениром, данью истории и культуре. Толстый и гладкий, жезл был украшен затейливой резьбой.
Мы так и сидели в гостиной, пока отец не решил, что хватит. Он проводил Олу до двери, пожелал ему удачи и попросил приходить еще. В гостиной воцарилась тишина. Отец прошагал по комнате и потянулся за жезлом.
— Айюла, подойди ко мне!
Айюла посмотрела на него, увидела жезл и задрожала. Мама задрожала. Я задрожала.
— Ты что, глухая?! Я сказал, подойди ко мне!
— Я не звала его! — захныкала Айюла, мгновенно сообразив, в чем дело. — Я его не приглашала.
— Не надо, сэр! — зашептала я, уже плача. — Пожалуйста, не надо!
— Айюла! — Она шагнула к нему, тоже начиная плакать. — Раздевайся!
Платье она расстегивала медленно, пуговку за пуговкой. Айюла плакала, Айюла копалась, Айюла тянула время. Но он был терпелив.
— Nítorí Ọlọ́run! Nítorí Ọlọ́run! Пожалуйста, Кехинде! — умоляла мама. Ради бога, мол, ради бога! Айюлино платье скользнуло на пол. Она осталась в белых трусиках и в белом спортивном лифчике. Я хоть и старше, но в ту пору обходилась без лифчика. Мама тянула его за рубашку, но отец оттолкнул ее. Остановить его ей не удавалось никогда.
Я храбро шагнула вперед и взяла Айюлу за руку. Опыт подсказывал: если оказываешься в пределах досягаемости жезла, деревянная палка не отличает жертву от наблюдателя, но чувствовалось, что эту стычку Айюле без меня не пережить.
— Значит, я посылаю тебя в школу, чтобы ты спала с кем попало, да?
Чувствуешь жезл только во вторую очередь, в первую ты его слышишь. Он со свистом рассекает воздух. Айюла вскрикнула, и я зажмурилась.
— Я плачу такие деньги, чтобы ты занималась проституцией? А ну отвечай!
— Нет, сэр.
Папой мы его не звали. Никогда. Папой он не был, по крайней мере в общепринятом смысле этого слова. Его и отцом считать было трудно. В нашем доме он бы верховным судьей.
— Считаешь себя красавицей, да? Я покажу тебе красавицу! — Он снова ударил Айюлу. На этот раз жезл задел и меня. Я затаила дыхание. — Думаешь, ты интересна этому парню? Ему интересно лишь то, что у тебя между ног. Только получит свое и на другую переключится.
Боль обостряет ощущения. Я до сих пор слышу его сбившееся дыхание. Физической силой он не отличался и, избивая нас, быстро уставал. Зато воля у него была сильная, а желание приструнить нас — еще сильнее. Я до сих пор помню запах нашего страха — кислый, металлический, еще резче запаха пота.