Он разбил лицо о невидимую стену, вставшую впереди. Поднявшись на колени, Митрофан уперся руками в преграду. Пополз по кругу, ощупывая гладкую незримую поверхность. В ней не было прорех ни внизу, ни вверху. Он рывком встал на ноги и, вытянув над головой руки, не нашел края.
Кебун все же поймал его в ловушку, как лопари ловят диких оленей, приманивая волшбой к воображаемому колу из оленьего рога — чуэрвечулту. Олени пасутся возле призрачного кола, словно на длинной привязи — колдовство не отпускает их далеко.
За невидимой стеной близко к вавилону темнел высокий валун. Это был сейд — лопское божество, которому приносят жертвы. Митрофан не помнил, чтоб камень стоял тут прежде. Наверное, Карнэсь велел лопарям принести его сюда. Он задумал совершить олмынч-лоахт, человеческое жертвоприношение, здесь, у вавилона... Нет, не здесь. Колдун говорил о Скале Золотого Бубна, о пустом сейде бога Каврая, покровителя кебунов, стоящего там. Карнэсь хочет человечьей кровью заново приманить Каврая на священную лопскую скалу...
То, что он принял за сейд, похожий на склоненную человечью фигуру, вдруг ожило и распрямилось, поднялось во весь рост.
— Равк?!
Клювоносый, закутанный в черный плащ, подходил ближе. Полностью его лицо, скрытое наброшенным колпаком, Митрофан никогда не видел. Но теперь из-под колпака горели огоньки глаз.
— Скоро я приду за тобой, могильный червь.
— Рано радуешься, нечисть.
Митрофан первым увидел идущего издали, от берега Туломы, монаха. Узнал его неспешный шаг и скупые движенья, лишь потом различил черты лица, давно ставшего почти родным.
Равк обернулся, из-под колпака вылетело злое шипенье. Клювоносый стал отступать.
Призрачная стена не смогла остановить чернеца. Он прошел ее, не заметив. Митрофан без сил опустился на камни.
— Снова ты, отче Феодорите, спасаешь мою окаянную душу.
— Не я же спасаю, брате.
— А я и ждал тебя, и звал. Ты услышал.
В руке монаха появился короткий нож. Он стал перепиливать тугой ремень на руках пленника вавилона.
Тот оглянулся и не нашел нигде своего врага.
— Ты не сумел избежать ловушки. Будь осторожен, Митрофан. Помни, о чем я говорил тебе много раз. Твоя воля — ничто. Она игралище чужих. Ты высоко помыслил о себе, понадеялся на свою силу и пошел сокрушать идола на той скале. На этом они и поймали тебя... Наполни себя молитвой, и тебя поведет Господь...
Митрофан с силой растирал онемевшие руки, вливая в них жгучую боль.
— Ты вернулся, Феодорит?
— Нет. Я нужен там, в Кандалакше, среди лешей лопи. А за здешней дикой и кончанской лопью ты пока сам смотри. Для того мы и разделились с тобой.