...В лоб жестко упирался камень. Тело закоченело от сырого холода и долгой неподвижности. Митрофан поднял голову, уперся взглядом в горку крупных камней-окатышей. Он резко перевалился на спину и сел. Руки и ноги были туго связаны сыромятными ремнями. Вокруг него и горки завивалась петля из сложенных один к одному мелких валунов, вросших в землю и оплетенных травой. За первым кругом, отступив две пяди, шел второй, за ним третий.
Он находился в середине каменного вавилона, сооруженного древними обитателями этой чародейской земли для неведомых целей.
В голове тягуче пульсировали звуки лопского бубна. Осмотревшись по сторонам, он понял: бубен звучит не внутри него. Удары доносились из вежи в сотне саженей от вавилона. Дальше за ней по берегу реки тонко и белесо дымили еще несколько лопских жилищ. В холодные летние ночи обитатели веж не гасили свои очаги.
В ближней веже кебун Карнэсь вопрошал о чем-то свой куамдес. Или отрывистое пение бубна и подпевание помощников вело его по дороге в темную страну духов.
В северной стороне серебристые с чернью воды лопской Золотой реки, на русский лад Колы, соединялись со свинцовым потоком Туломы. От кольского вавилона до места их слияния всего полверсты. Там начиналась длинная, извивавшаяся огромной змеей губа Мурманского моря-океана.
На обрыве далеких кольских скал, подернутых дымкой, издали казавшихся низкими и нестрашными, повисло над морем ночное солнце, будто зацепившись боком. Красный шар позолотил воды, словно там всплыло на поверхность все растворенное морем до крупиц золото рогов оленьего бога Мяндаша.
Митрофан впился зубами в кожаный ремень, до боли стянувший запястья. Рвал и дергал, пока не убедился в своем бессилии развязать узлы.
Упираясь в горку окатышей, он встал на связанные ноги. Подскоком перепрыгнул через валуны первого круга. Не удержался, свалился как подкошенный на камни. Ударился ребрами, но боль была привычна — он давно перестал уделять ей внимание. Относился к ней как к дани. Он, бывший государев сборщик дани, собирает дань с мира болью тела — и больше мир ничем ему не обязан.
Только с четвертой попытки изловчился и больше не падал, скача на двух ногах, ставших одной несуразной. О том, что и дальше, за пределами вавилона, придется прыгать как лягушка — далеко ли так ускачешь? — не думал. Была лишь толика радости от того, что кебуну не удалось колдовство. Карнэсь не сумел взять власть над ним, не смог подчинить себе и своим бесам его оглушенную зельем душу. И вавилон, ворота преисподней, кебуну не помог.
Митрофан перепрыгнул на последнюю круговую тропу между камней. Перевел дыхание, подскочил снова — и рухнул на валуны, едва не закричав от гнева и резкой вспышки боли.