От реки ночами тянуло холодом и промозглостью. В костер бросили хвои, чтобы лучше дымил и отгонял гнус. Хабаров в кафтане на меху сидел на обрубке бревна, с кружкой каянского пива в руках. Вокруг были его ватажники, с которыми он исходил за несколько лет и Каянь, и лопскую землю, и тот край, который мурманы-норвежане называли то северным Финмарком, то Финлаппией — финской Лапландией. Гордей Скряба, давний знакомец, дворянин, бежавший с Руси в Поморье от княжьего суда, пройдоха и ловкач, никогда не говоривший прямо, что у него на уме, не гнушавшийся никаким темным делом. Одинокий шатун Угрюм, вольно ставший его слугой, верным псом своего хозяина. Когда-то Хабаров, служивший в Пустозерске, нашел его в самоедской зимней тайболе, привязанным к дереву в одной исподней рубахе. Избавил его от казни, назначенной самоедским колдуном. С тех пор поморский мужик Угрюм готов был глотку разорвать любому, кто задумает худое против ватажного головы. Конон Петров, разоренный морем промышленник. Двинские служильцы Гридя Воронец и Фока Пупок, чем-то похожие друг на друга, ватажные десятники. Этим просто нравилась походная жизнь, нравилось быть не последними подручниками удачливого атамана Митрия Хабарова. Охочие люди Фролка Гагара из Онеги, варзужанин Михей Ноготь, кемлянин Иван Мешок, башковитые и умелые, самонравные, каждый на свой лад, преданные ему, также десятники. Евсей Кляпа, из печорских охотников, попадавший в глаз белке с тридцати сажен.
Астафий Кудинов... Этого атаман знал недолго, всего второй поход с ним. Служилец корельской вотчины князя Вельского, беспоместный дворянин, которого князь Федор отчего-то обходил милостями. Ни разу атаман не видел его смеющимся или хотя б просто улыбчиво скалящим зубы, будто какая-то хворь ела его изнутри. В этот поход Астафий привел полтора десятка корельских служильцев с тремя оружными холопами. Хабаров утвердил его десятником над ними.
Кудиновские встречали лодьи из Колмогор в Кеми. Туда же из Кандалакши Скряба привел остальных людей Хабарова, охочий разномастный сброд со всего Поморья, прикипевший к своему атаману и чуть ли не живший на его новом дворе в Кандалухе. Там, в Кеми, видно, и пробежала между Астафием и Гордеем черная лисица. Когда ватага садилась на Кеми-реке по карбасам, они уже терпеть не могли друг дружку. И теперь, когда атаман звал обоих к своему костру, всегда садились по разные стороны.
— ...ежели ноне возьмут, добыча будет не чета нашей-то убогой.
— Великий князь грабить не даст, коли примет город под свою руку.
Хабаров не заметил, как разговор ватажников перевелся на осадную войну государя Василия Ивановича со Смоленском.