— Земли отымет, как у Новгорода, с бояр смоленских окуп потребует. Служильцев беспоместных почнет на тамошних селах испомещать. Земелька-то там, слышно, хорошо родит, не как тута але в Каргополе. Гридя, у тебя где поместье, в Пошехонье вроде? А на Смоленчине хошь?
— Эх, как бы, братки, смоленским испомещиком заделаться?
— Рожами не вышли, — смеялись ватажники.
— Дак все одно государеву службу правим!
— Себе не в убыток...
— И то верно, Михей. В бывалы годы сюда, в Каянь, сам князь Ляксандра Ярославин Невский с ратью ходил. Татарва, вишь, с наших князей тогда силишшу серебра требовала, а какое на Руси серебро. Наше серебро — меха с полуношных земель, соболя, куницы, бобры. Князь Ляксандра по то и соделал каянску корелу русскими данниками, и крестить их новгородцы почали в истинну веру. А свеи-то поганцы, на то глядючи, захотели перебить нам прибыльно дело. Каянь под себя прибирать стали, корелу в свою латынску ересь взялись раскрешшивать...
Рассказчик, Иван Мешок, умолк. Ватажники дружно смотрели за спину атамана, в светлые зоревые сумерки. Хабаров не столько понял, сколько почувствовал — сзади стоит она. Поставил пустую кружку наземь, несуетно обернулся. Алена Акинфиевна в накинутой на плечи однорядке, прислонясь щекой к березе, смотрела на него. С призывом, с жалобой, тоской.
Он поднялся, подошел, взял ее за локоть.
— Сказал тебе, Елена, не ходи из шатра, — негромко выговорил ей.
— Ми-тя, — промолвила она вразбивку. — Пойдем со мной. Довольно ты насиделся со своими разбойничками. Страшно мне что-то, Митенька.
Атаман увел ее к шатру, вместе зашли внутрь. Скинув сапоги и кафтан, он стал целовать ее. Алёнина однорядка упала на ложе, и на ней свился путаный клубок страсти, дыханий, порывов, движений...
...— Смотрела на тебя там, у костра-то, и думала: вот сидит варяжской конунг, сильной и жестокой мурманин. Он повел своих людей в морской набег по дальни земли, а вернется с богатством: с полоняниками-рабами, с серебром да мехами...
— Откуда знаешь про конунгов? — поднял он от ложа разлохмаченную голову. Перевернулся на спину и уставился на нее. — Конунг — по-нашему князь. Ты назвала меня князем?
— У батюшки в Норвеге были знакомцы куфманы, купцы. Он-то плавал туда, еще когда меня на свете не было, торговал зерном. Потом московский князь позволил ему служить, и батюшка бросил торговлю. У московских-то служильцев торговля зазорна, а у новгородских бояр, вишь, не была зазорна... А купцы те приплывали единожды в Колмогоры. Я тогда малой была. Они потешали меня сказками про старину. Один умел по-русски... Ты, Митя, похож на тех древних князей. Они тоже были воины да грабители...