Потом он стал считать мертвых.
Их было семнадцать вместе с каянскими мужиками. Кудиновские все-таки прихватили с собой на тот свет двух ватажников.
9
Копали яму, одну на всех. Там же, где лежал Гридя Воронец. Скряба, ходивший туда-сюда вокруг, отчего-то принялся уговаривать Угрюма:
— Ну а как, сам-то посуди. Они ж первые за сабли похватались, когда Кудинова того... Не все, ну так чего ж. Нельзя их было оставлять. Они б злобу затаили да все равно бы потом предали. Кто ведает, с кем из них Асташка своими помыслами изменными делился... В походе иначе нельзя. Одномыслие должно быть! Как в Писании вот сказано: ежели царство разделится в самом себе, так и не устоит. А ты говоришь...
Угрюм ничего не говорил.
Уложили в яму четырнадцать тел, закопали. Неподалеку вырыли еще могилу, одиночную. Пойти убеждать атамана, чтоб отдал земле тело Алены Акинфиевны, никто не решался. Даже Скряба, взявшийся начальствовать в ватаге, пока Хабаров был не в себе.
За весь день он не сошел с места, где все случилось. Только раз встал на ноги, обозрел вповалку лежавшие трупы. Угрюм видел в тот миг его взгляд. Он был пуст и безумен.
Ни к еде, ни к питью, принесенным Кореляком, атаман не притронулся. Сидел на земле, вытянув ноги и положив на них голову Алены. Сабля мешала, он снял ее с пояса и отбросил. Размазанная кровь на мертвом лице высохла, покрыв будто слоем краски, обезобразив. Руки Хабарова тоже были в крови, ею же измараны кафтан и порты.
— Атаман. — Угрюм встал перед ним. — Похоронить надо. Яма готова.
Повторил это четыре раза.
— Я говорил ей, чтоб выходила за Афоньку Палицына, — мертвым голосом произнес Хабаров. — Говорил: погубит она себя со мной... А что вышло. Я загубил: Я... Убил... Сам... Она хотела со мной в гроб. Сон ей такой был. Или не сон. Теперь что? Она будет в могиле, а я?.. А я буду снова чужой кровью умываться...
Он посмотрел на ладони, поднес их к лицу и стал тереть щеки, лоб. Высохшая кровь не оставляла следов.
— Похоронить надо, — настаивал Угрюм. — По-людски-то.
— Уйди, — прорычал Хабаров, как сторожевой пес — негромко, предупредительно. — Она моя. Не отдам. Чтоб она там... с Кудиновым?.. Это будет его месть. А я не отдам ему... даже мертвую.
Угрюм догадался, что атаман повредился умом. Но еще не терял надежду, что потрясенный рассудок скоро прояснится. Надо только уговорить его отдать тело и закопать в землю, а потом убраться прочь с проклятого места. Уплыть по реке, чьи парящие поутру туманом воды смоют и кровь, и боль, притупят память о содеянном.
Заговорив об этом, Угрюм увидел в лице атамана понимание.