— Страшно, — пробормотал Митрофан. — Никогда так не было. Жжет меня всего, будто кипятком обварился снаружи и внутри... — Он потянул связанные руки к блаженному и, словно в бреду, стал лихорадочно просить: — Погаси огонь, юродивый! Не дай сгореть заживо! Погаси!
— Я над твоим огнем не властен. А ты вот что сделай. Возьми ведро и роняй в него слезы всякий день и всякую ночь. Когда наберется полное, тогда будет чем залить пламя.
— Смеешься надо мной, юродивый?!
— Ну вот те раз, смеюсь! Помнишь еще-то, что говорил тебе?
— Сказал же, не помню.
— Про полночное солнце, — напомнил блаженный. — Видал ты его на своих путях-странствиях?
— Видал. В Норвеге видал и на Мурмане.
— Туда иди. Ныне тебе в самый раз, а в другой и не соберешься уже. Да ведро-то прихвати.
Иванушка достал позади себя деревянную бадью, внутри которой что-то со стуком перекатывалось. Откуда и взял-то ее.
— Как же я пойду связанный?
— Разве ты связан?
Хабаров посмотрел на руки. Они были свободны, точно Угрюм не накручивал с утра полдюжины узлов. Веревка лежала у ног, на которых тоже не оказалось пут.
Угрюм храпнул сильнее и, открыв глаза, мутно уставился на атамана. Но не проснулся. Перевернулся, затих.
Блаженный пропал, как не было его.
Митрофан подобрал ведро и зашагал на север под синей кровлей просыпавшегося леса. Почти туда, где вставало солнце.
10
Каянская земля от времен Великого потопа хранила его разлившиеся воды. Так много тут было озер, переходивших одно в другое, тянувшихся на многие версты. Не меньше того рек, речушек, скачущих падунами через обрывы и кручи, проток, собирающих в себе рыбу, ручьев, бурлящих среди камней. Но озера преграждали путь чаще, и берега их тоже почасту были враждебны к человеку: угрожали болотинами, вставали непроходимой дебрей, вспучивались скалистыми горами.
— Каянь — Окаянь...
— Каянь — окаянства край...
— Каянь — благодать окаянных... Каиновых детей...
— Каянь — покаянь...
Без малого месяц он повторял одни и те же слова, точно заклинание. Продирался, как лось или медведь, сквозь леса. Как олень в поисках белого мха, забирался на скалы. Ломал ноги на камнях в ледяной воде, переходя гремящие ручьи. Переплывал на топляке реки. Изнуренный смертельной борьбой с течением, лежал на берегу, как утопленник. Проваливался по горло в болоте. Жарил грибы, горстями ел морошку, малину, чернику и бруснику. Острогой из засапожника и палки бил рыбу. С ней же охотился в ягодниках и моховых болотах на куропаток. Как зеницу ока берег огниво и кремень, которые нашел в деревянном ведре, — дар блаженного.