Расстаться с золотой гривной было тяжелей всего. Он заставил себя плюнуть на кругляш и втоптал его ногой в толстый слой белого мха. Босой зашагал в лес.
Но чем дальше уходил, чем острее тянуло, как пса на блевотину, обратно. Словно он был на привязи и хозяин тянул его за веревку к себе.
Он вернулся. Нашел во мху гривну. Спрятал под сапогами в ведре.
Позади осталось великое озеро норвежской Финлаппии — Инариярви. Впереди ждал огромный полуночный ледовитый океан.
Оставшуюся до края этой холодной скалистой земли сотню верст он проделал почти легко. Как будто вместе с частью одежды сбросил с себя в том бору-беломошнике кандалы, отягчавшие плоть и душу. Не угнетал вид бесконечной серо-зеленой пустыни, открывавшийся с сопок. Не давило низкое оловянное небо, все чаще разражавшееся мелким дождем. Чрево не мучило, как прежде, полуголодным воем. Он привыкал к своей новой жизни.
Море начинало говорить со всяким приближающимся к нему путником задолго до встречи лицом к лицу. Сперва безмолвие пустыни наполнилось далеким гулом почти на пределе слуха. Потом небо зазвучало резкими голосами чаек. Скальные обрывы длинной морской губы были засижены тысячами гомонящих птиц. Травяной покров чаще сменялся мшистым или совсем голым камнем. В речушках, падавших в губу, ловилась морская рыба.
Митрофан узнавал эти места. Он был здесь. Когда? Год назад или вечность. С тех пор все стало иным. Теперь монахам, живущим в крепости, поставленной некогда новгородским воеводой Валитом, нечего опасаться ватажного атамана Митрия Хабарова. Нет больше такого человека.
Валитово городище высилось на двадцатисаженной скале, далеко выступившей в море. У подошвы ее был залив, удобный для причала судов. Митрофан стал забираться на скалу по единственному пути, ведущему вверх, сглаженному за многие годы ногами чернецов.
То, что он увидел наверху, внезапно напомнило о прошлой жизни. Оказалось, что она не осталась где-то далеко, напротив, опередила его и утвердилась на этом месте первой.
Крепость была разорена и совсем недавно. Толстые стены, сооруженные из валунов, были полуразрушены. Часть камней осыпалась в море. В центре городища когда-то стоял крошечный деревянный храм. Его сруб изготовили в Поморье и привезли сюда на лодьях. Монахи хозяйничали тут не один год и обживались надолго. Церковь была Никольская, как десятки других храмин и часовен по Мурманскому и беломорским берегам. Начинал их ставить еще сто лет или сто пятьдесят назад монах Евфимий из Николо-Корельского монастыря у двинского устья.
Колмогорский тиун Палицын говорил как-то, что монахи в диких краях утверждают московскую власть, делают государево дело, крепят порубежье. Митрофан поднял горелый обломок церковного сруба. На месте храмины была черная развалина в белых пятнах птичьего помета. Что могут монахи против воинской силы врага? Наверняка городище разграбили и разрушили норвежане из Вардегуса. Монахов убили или согнали с места. Скорее убили.