И вот справа, со стороны Большого проспекта, показалось шествие. Люди темной массой приблизились и остановились в нерешительности, увидев войска.
Уланский офицер проскакал вперед, ударил коня шпорами; конь взвился на дыбы.
– На-ас-ступать! – взвизгнул офицер и понесся на толпу. Вслед за ним, размахивая шашками, стремглав пронеслись мимо окон уланы, сверху видны были только блины лихо надетых фуражек, слышались приглушенные снегом удары копыт, храп коней. Толпа подалась назад, пропустила улан, они проскакали к Большому проспекту. Но не все, часть их осталась.
Потом события смешались и понеслись с головокружительной быстротой. Другой офицер, так же как и первый, взвился на коне, взвизгнул: «Бей!» – и опять пронеслись мимо окна уланы, врезались в толпу. Гинцбург вскочил на подоконник, просунул голову в форточку, кричал что-то в беспамятстве. Серов прижался лбом к стеклу. Сердце его колотилось, он задыхался. Он увидел бегущую женщину. Глаза ее были выпучены от ужаса, руки – сначала воздеты, потом она сомкнула их над головой, пригнула ими голову, вобрала ее в плечи. Над ней – морда лошади и еще выше – искаженное злобой, страшное лицо улана. В поднятой его руке блеснула шашка. Гимназистик, оказавшийся вдруг впереди женщины, споткнулся и упал, вытянув вперед руки.
Серов почувствовал гул в голове. Пальцы судорожно сжали выступающий край подоконника. На несколько мгновений он потерял сознание. Но быстро овладел собой и продолжал глядеть на улицу. Уланы давили людей копытами коней, полосовали шашками. Вдали были слышны выстрелы.
Люди метались по улице, забегали в подворотни, парадные; на тротуарах валялись трупы. Толпа отхлынула.
«Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?» – вспомнил Серов слова, слышанные не раз. Они тупо вылетали из сотен глоток, из глоток людей, готовых по знаку негодяя убить ребенка, старика, женщину.
«Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваши жены? Наши жены – пушки заряжены, вот где наши жены!» Какой прохвост придумал эти слова?!
«Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава? Наша слава – Русская держава, вот где наша слава…»
Гинцбург в изнеможении, в бессилии от виденного, от своего истошного крика упал с подоконника, Серов и Матэ подхватили его. Он заметался по комнате, выбежал в коридор, там слышны были голоса – верно, студентов. Кто-то сказал: «На крышу». Все побежали, топот все удалялся и совсем исчез.
Серов подошел к окну. На улице ни души. Пустынно. Кто-то забрал раненых и трупы. Только брызги крови на снегу, на стене противоположного дома…