Зато в России – нечто прямо противоположное. В вагоне – хоть глаз выколи, проводник принес незаправленный фонарь и тут же в купе начал заправлять его, строгать свечу. Воды в умывальнике не было. В довершение всего среди ночи их разбудили и сонных, с чемоданами и подушками в руках, перевели в другой вагон. Серов ворчал:
– Ну и удобства! Вот она, Россия. Что ты скажешь – и бестолочь, и неряшество, а приятно чувствовать себя на родине, все сердцу мило.
На даче в Ино все было по-старому: жена занималась хозяйством, сыновья отдыхали, плавали, мастерили лодку, Наташечка бодро расхаживала по всему дому…
Серов повесил на стене своей мастерской парижскую афишу с портретом Павловой и опять принялся за работу: Европа, Навзикая, Петр I.
Иногда ездил с сыновьями в лодке, ходил в рыбачий поселок Лаудоранду, рисовал рыбаков, строящих барки. Бывал в гостях у Леонида Андреева.
Приехал итальянский художественный критик Уго Оетти, просил принять. Серов принял, дал интервью; флорентинский музей Уффици прислал официальную бумагу с просьбой написать автопортрет. Уффици собирает автопортреты самых прославленных художников мира. Первым из русских художников, чей автопортрет был заказан Уффици, был Кипренский. После него этой чести удостоились лишь Брюллов и Репин[98].
И только пришло успокоение, как новая беда. 6 августа Серов писал Остроухову: «Только что прочел в „Речи“, что умер С. В. Иванов – ох, правда ли это? Что было с ним? Еще ведь такой молодой?! Не знаю, насколько он вообще был болезнен? Случайность? Раненько что-то… Жаль мне его. Все-таки недурной человек и недурной художник. Что-то затаенное и печальное как будто в нем сидело, несмотря на энергию и бравость. Не знаю – не знаю. Будь добр, напиши мне, в чем дело. Есть еще известие в той же сегодняшней „Речи“, что Станиславский серьезно – нет, не серьезно, а опасно заболел.
Это еще что? Как печально все это!»
Художник Сергей Иванов был очень хорошо знаком Серову. Они вместе боролись когда-то с косностью передвижников, потом вместе преподавали в Училище живописи, ваяния и зодчества. В 1905 году оба были в группе наиболее прогрессивно настроенных преподавателей, и Иванов, едва ли не единственный, во всем поддерживал Серова. Поддержал он Серова и в 1908–1909 годах в истории с Голубкиной; после ухода Серова из училища настаивал, чтобы начальство сделало все для его возвращения.
Конечно, чувства к Иванову были не те, что к Врубелю, но его смерть опять вывела Серова из равновесия.
Опять возвратилась мысль о своей близкой смерти. Он гнал ее работой. Он мог заставить себя работать в любом состоянии.