Казалось, это было естественным завершением морального падения артиста.
Шаляпин сильно изменился за последние годы, полюбил триумф, поклонение, лесть. После спектаклей за ним несся целый хвост приживалов-поклонников, в обществе которых Шаляпин обильно ужинал и пил. Самого верного из них, как-то патологически влюбленного в него Исая Дворищина, Шаляпин иногда превращал чуть ли не в шута. Он стал расчетлив и корыстолюбив, говорил: «Бесплатно только птички поют». Он развелся с Иолой Торнаги, с которой имел уже пятерых детей. Вторая жена Шаляпина, врач-ларинголог, должна была присутствовать на всех его спектаклях и концертах. Шаляпину чудились горловые болезни.
За кулисы Мариинского театра позировать Головину в костюме и гриме Олоферна Шаляпин пришел, ведя за собой всю свою свиту: жену Марию Валентиновну, Дворищина, двух знаменитых в то время теноров, дирижера Похитонова, карикатуриста Щербова и многих других – всего человек двадцать. И вся эта орава, не думая о том, что мешает художнику работать, ела и пила, пела и острила, развлекая Шаляпина, который теперь уже как истинный ассирийский владыка возлежал на ложе с чашей в руках, с чашей, прообразом которой была та полоскательная чашка, с помощью которой десять лет назад Серов раскрыл Шаляпину художественный и пластический образ Олоферна.
Как не похожа была эта обстановка на ту, что была во времена, когда Шаляпин только учился быть Шаляпиным, учился у Серова и Левитана, у Коровина и Врубеля, у Рахманинова и Римского-Корсакова. А больше всех учился он у Саввы Ивановича Мамонтова, которого потом предал, уйдя вместе с Коровиным из Частной оперы, как только Мамонтов был арестован. Мамонтов тогда же просил передать беглецам, чтобы, когда он умрет, Шаляпин и Коровин не подходили к его гробу и не шли провожать его на кладбище. Это было немного наивно, но очень знаменательно.
Серов тогда не придал значения этому эпизоду. Он в те времена был гораздо терпимее, и дружба его с Шаляпиным не нарушилась тогда.
Но теперь!.. Теперь, когда он узнал, что Шаляпин стал на колени перед этим ничтожеством… Серов был потрясен. Он был мрачнее тучи. «Помню, как папа ходил по комнате, – пишет его дочь, – подходил к окну, останавливался, подымал недоуменно плечи, опять начинал ходить, лицо выражало страдание, рукой он растирал себе грудь». Он говорил:
– Как это могло случиться, что Шаляпин, человек левых взглядов, друг Максима Горького, Леонида Андреева, мог так поступить. Видно, у нас в России служить можно только на карачках.
Серов собрал вырезки из газет, где описывался и комментировался этот случай, и послал их Шаляпину в Монте-Карло, куда тот уехал на следующий день после происшествия. К вырезкам он приложил коротенькое письмо без обращения и подписи: