Этой весной они с Ольгой Федоровной привезли в Париж из Берка выздоровевшего Антошу, гуляли втроем по Парижу. Встретились с Головиным, весело разговаривали, обсуждали последние театральные новости, предстоящую поездку в Лондон. Среди разговора Серов остановил своих спутников, зашел в игрушечный магазин, купил паяца и, протягивая его Головину, сказал:
– Будете меня вспоминать…
Как-то после операции, лежа в больнице, он попросил помолчать пришедших навестить его и в наступившей тишине промолвил:
– У меня птичье сердце, не человечье, а птичье. Радости мало. Вот и живи с ним как знаешь.
Теперь его сердце дало о себе знать совершенно явственно. И он совершенно точно знал, что жить ему осталось недолго.
– Скоро на этих местах дома будут новые, – говорил он спутнику на улице. – Но скоро я не увижу и вот этих.
Проходя с другим мимо университетской библиотеки на Моховой, он сказал, указывая на рустованный цоколь:
– Словно крышки гробов. На всякий размер.
Она страшней самой смерти, беспрерывная мысль о ней. Иногда ему казалось, что он уже все пережил, все перечувствовал, что смерть теперь естественна и даже желанна.
– Случилась такая история, – рассказывал он Ульянову, – даже вспомнить противно! На днях меня пригласили на экзамен в Училище живописи, ваяния и зодчества. Приемный экзамен. Давно не бываю на них. Ну развешены рисунки, знаете – как всегда в таких случаях. Кто они, эти поступающие, – разве мы знаем? Кому-то из преподавателей пришла в голову мысль, может быть, от скуки, угадать возраст того, другого… И дернуло меня что-то. Стал карандашом делать пометки на рисунках. Все заинтересовались. Потребовали из канцелярии документы экзаменующихся. Проверили фамилии, годы рождения. Ну и вот… извольте… Сделал, точно фокус какой… Не ошибся!..
Серов хочет улыбнуться, но улыбка выходит натянутой и неестественной. Ульянов пожимает плечами:
– Ну и что же тут удивительного? Угадали?! Да очень просто: много видели, знаете, в каком возрасте кто как рисует.
– Да, но какой интерес жить после этого?
Он теперь все сводит к одному: жить ему или не жить.
Ульянов возражает:
– А все-таки, несмотря ни на что, жизнь хороша! Если бы была возможность, я хотел бы прожить три жизни!
Серов с удивлением поднимает брови, зовет жену:
– Леля, поди посмотри… Вот человек… Интересно! Он хочет прожить три жизни! Большая редкость! А зачем, позвольте узнать?
– Зачем вы так много курите?
– Зачем курю?.. Ха! Доктора запретили. А я курю… Говорят, нельзя. Ну нет, шалишь. Не дурак же был тот дьявол, что выдумал вот этакое занятие. А? Разве плохо? С дымом! Что хотите брошу, только не это. Три жизни!.. Экая жадность. Не знаю, как вам, ну а мне слишком достаточно и одной…