Девушка молча закрыла калитку. Лязгнул засов.
– Жанна! – крикнул Пьер, не видя ее, но зная, что она еще тут, за плотной изгородью, и наверняка его слышит. – Ты же знаешь омут у поворота? Если мы сейчас, сегодня же вечером, не договоримся о свадьбе – завтра ищи меня в том омуте!
Несколько мгновений было тихо, потом Пьер услышал спокойный, очень холодный голос из-за изгороди:
– С чего бы мне вас искать? Есть мать, есть братья, – пусть они и ищут. Ваша жизнь, ваш выбор. Мне-то какое дело?
Легкие шаги зашуршали по мерзлой траве, удаляясь.
– Ах ты тварь! Чем я тебе не хорош? Надеялась, что этот граф на тебя залипнет? Я, значит, предатель, а он тебя спасать кинулся? Не надейся! Его и сама мадемуазель Изабель не зацепила, где уж тебе! Да и все равно его повесят! – захохотал вдруг Пьер. – Пока держат в темнице в Ноттингеме, а через несколько дней, к ярмарке, повесят!
Он снова захохотал и вдруг замолк, услышав шаги. Калитка распахнулась. Жанна стояла в проеме, лицо ее было белым, губы – почти синими. Она смотрела куда-то сквозь Пьера и ловила ртом воздух, словно не могла вдохнуть.
***
Задняя стена дома выходила на глухую темную улицу, где прохожих почти не было. Но Робин все равно старался не слишком уж откровенно торчать возле черного хода. Он словно невзначай стоял рядом и вроде не обращал никакого внимания ни на дом, ни на засов, – но на самом деле прислушивался к каждому шороху внутри. Он знал, что Алан не обманет и откроет дверь. Ну или хотя бы попытается открыть. Менестрель, конечно, боялся хозяйского гнева, но Робина он боялся куда сильнее. Внутри еле слышно звякнула щеколда, и в следующий миг Робин уже был возле двери – тяжелой, основательной, из хорошо выделанного бука. Он тихо, стараясь не шуметь, толкнул дверь и тут же тенью проскользнул в дом. Внутри было темно, и Робину пришлось немного подождать, пока глаза привыкнут к густой черноте вокруг. Но вскоре он понял, что уже вполне может ориентироваться, и, плотно прикрыв за собой дверь, осторожно двинулся вперед. Он думал, что узкий коридор от черного хода приведет его куда-нибудь в кладовку – так и оказалось. Теперь, стоя среди метел, ведер и каких-то старых тюфяков, он пытался понять, что где расположено в этом доме. Сверху, прямо над самой головой, зазвенели лютни, и женский голос затянул песню. В замке Вексенов Робину довелось слышать, как пела леди Изабелла, – голос у нее был чистый и звонкий, словно колокольчик. А голос леди Эмилии – если, конечно, сейчас пела она – оказался совсем другим: густым, мягким, бархатным. Робин немного послушал, заулыбавшись в темноте, – это была знакомая ему с детства йоркширская песенка про одинокую рябинку, которая никак не могла перебраться через речку к дубу. Он осторожно приоткрыл дверь кладовки. Снаружи было уже посветлее. Робин прислушался, но, кроме женского голоса и струнного перебора, никаких звуков не доносилось. Он быстро выскользнул из кладовки, молнией пересек коридор, оказался у широкой лестницы, которая вела на второй этаж, и в тот же миг услышал грохот сапог и крик Мазера по-французски: