– Иселин, – Эскиль, задержавшись, смотрит на журналистку. – Ты что творишь?
– Я должна была согласиться?
– Он же мальчишка! Если он что-нибудь с собой сделает?
– Он давно совершеннолетний. И естественный отбор никто не отменял.
– Ты его спровоцировала? Зачем? Он же глупый ребенок.
– Ты в его возрасте был олимпийским чемпионом.
– Трехкратным. Зачем ты все-таки так с ним?
– Иди, прощайся, с кем хотел, – Иверсен быстро отходит от стола, резко оборачивается. Слишком резко, так, что черные волнистые пряди вспархивают в воздухе, словно крыло. – Счастливого полета, куда бы то ни было. Береги себя.
– Спасибо.
– Стой.
– Ммммм?
– Все равно на нас никто не смотрит, все в другом конце зала у столов с алкоголем крутятся…
– Ты к чему это?
– Обними меня, – она поднимает голову, смотрит на Хальворсена по-детски растерянно и беззащитно. – Пожалуйста, а? На полминутки?
– Ты что? – Эскиль притягивает девушку к себе. – Так?
– Да. Не отпускай.
– Эй, ты что, плачешь? Из-за этого идиота?
Иселин вырывается из его рук.
– Да. Из-за идиота.
Она резко, не покачнувшись, разворачивается на своих двенадцатисантиметровых каблуках и бросается к выходу из зала. Стараясь собраться, не дрожать, не плакать. Просто пройти через зал и где-нибудь забиться в уголке, чтобы взять себя в руки.
– Иселин, что с тобой? – голос Арне Люнда словно выдергивает ее из тумана.
– Все хорошо. Оставь меня.
– Иселин? Ты что дрожишь? Так. А ну-ка пойдем отсюда, – он разворачивает ее к себе и бережно, но твердо направляет к выходу. – Не смотри по сторонам, смотри на меня. А то сегодня увидят слезинку – завтра кости обглодают.
– Какая теперь разница. Пусть.
– Ну-ка соберись. Хотя пришли уже, можешь не собираться, – Люнд достает из кармана джинсов карточку от номера, открывает дверь, усаживает девушку на одну из кроватей. – Все. Вот теперь плачь сколько влезет, никто не увидит. Ты чего дрожишь, холодно?
– Я пойду, – Иселин пытается что-то сказать, но из-за слез не может.
– Да куда ты пойдешь. Ты б себя видела. Сиди.
Он выпинывает ногой из-под кровати полусобранную спортивную сумку, достает из внутреннего кармана фляжку.
– Глотнуть сможешь, или совсем трясет? Ну-ка давай, смелее. Все, хватит, – Люнд убирает фляжку, садится рядом с Иселин и осторожно притягивает ее к себе – скорее успокаивая, чем обнимая.
– Арне, я тебе всю флиску сейчас тушью измажу.
– Да черт с ней. Плачь сколько хочешь.
– Ты до собора-то хоть дошла? Посмотрела? Внутри была?
– Да. Только совсем быстро, уже закрывали. Я… я вместо собора на тренировке была, на тебя смотрела, вернулась поздно.