Да и кто только не шел!..
Все проходили перед нашим домом и спускались к центру города. Многие из них протягивали руки и просили: «Подайте, подайте!» — и люди кидали им старые мелкие монеты.
Наша улица была полна народу. Все мужчины, женщины и дети надели бумажные фески, длинные носы или маски с узкими прорезями для глаз. Мостовая была сплошь усыпана разноцветным серпантином.
Я смотрел на все это из окна, одетый епископом, но пока еще без митры на голове.
Теперь, когда наступил день карнавала и улицы были полны ряженых в различных одеяниях, мне стало стыдно показаться, хотя, по совести говоря, очень хотелось выйти. Стыдно было даже высунуть из окна голову в митре.
Однако, когда приблизилось время обеда, улица опустела, все собрались у центральной городской площади. Вот там-то и началось настоящее веселье.
Увидев, что на улице никого нет, я быстро надел митру, взял жезл, спустился вниз с лестницы и высунул голову за дверь.
Действительно — никого. Я медленно двинулся вперед. Одежда из бумаги шуршала: шшур-шшур…
Куда пойти? Туда, куда все шли, или на площадку перед школой, которая была поблизости?
Размышляя, я робко прошел несколько шагов. В это время толпа мужчин и женщин, усыпанных серпантином, в бумажных фесках, с длинными носами, в маленьких масках, вышла на улицу.
Я хотел скорее вернуться домой, но не мог открыть дверь. Привстав на цыпочки, красный, как перец, от стыда, с митрой на голове и жезлом в руке, я стоял на крыльце и дергал дверную ручку.
— У, епископенок! — сказала одна женщина, приближаясь ко мне.
— Какой красивый! — сказала другая.
— До чего ж хорошенький мальчик — как звездочка! — сказала третья и поцеловала меня в щеку.
Мужчины и женщины окружили епископа и начали с ним играть.
Какой-то мужчина сказал:
— Это не такой ряженый, как другие, — он не умеет говорить: «Подайте, подайте!»
Другой снял с меня митру и, говоря: «Подайте, подайте!» — бросил на дно ее две старые монетки. И все стали бросать туда монеты. Митра наполнилась доверху, и ее так, со всеми деньгами, вернули и надели мне на голову, надрываясь от смеха. Потом женщины по очереди перецеловали меня.
Кто-то из мужчин сострил:
— Епископу целуют руку, дурочки!
И все еще больше рассмеялись.
Другой сказал шутливо:
— Скажи матери, святой отец, чтоб она тебе сделала еще и бороду. Епископы не ходят без бороды.
И все пришли в восторг от такого предложения. Ах, мама, и как это ты забыла мне сделать бороду!
Я открыл дверь, вошел в дом и швырнул митру в угол. Монеты рассыпались на все четыре стороны. Я даже не наклонился, чтобы их собрать, а подошел к кровати, упал на нее и заплакал навзрыд, разрывая на себе красивую бумажную одежду.