Реакция чиновника последовала незамедлительно, и, возможно, даже более бурная, чем та, на которую рассчитывал криптозоолог.
Порфирий Аверьянович убрал платок и достал из кармана карточку полицейского.
– Господа, никому не расходиться! Среди нас есть достаточно значительные персоны, чтобы это могло оказаться покушением.
А пока господа косились друг на друга, пытаясь разобраться, кто же из них настолько значителен, чтобы опасаться обезумевших кошек, мадемуазель Локоткова осторожно приблизилась к своей питомице:
– Дусечка? Дульсинея?
– Мря-а-ав! – Сфинга подняла взгляд на девушку, вильнула хвостом и снова уткнулась носом под лавку, пытаясь выудить закатившийся мяч.
– Подожди, я тебе сейчас помогу… – Барышня встала на колени, не побоявшись испачкать платье, и пошарила рукой под скамьей. – Вот, держи, милая. Испугалась?
Кошка, казалось, не только не испугалась, но вообще не помнила произошедшего. Она деликатно взяла мяч клыками из рук хозяйки и лишь удивленно выпучила глаза, когда мадемуазель Локоткова обняла ее за шею и зарылась носом в шерсть.
– Ой, что это у тебя, Дуся? – Девушка отпрянула и вытащила из меха кошки крохотную поблескивающую вещицу.
Это была золотая булавка с изображением орла, держащего в когтях монету.
На следующий день взбудораженный пристав прибежал аккурат к утреннему кофе сэра Бенедикта. В этот раз перед криптозоологом лежали и сахарные плюшки, и кусок пирога с малиной, чему завтракающий, позабыв о стройности фигуры, с видимым наслаждением воздавал должное. Утренний номер «Князьгородского вестника» на столе был раскрыт на третьей странице.
«Беспрецедентный случай! В Крикетную ассоциацию Князьгорода подано прошение о признании результатов матча с участием женской команды недействительным в связи с тем, что матч проводился в отсутствие второго судьи и капитана команды соперников…» Продолжение статьи закрывали чашка кофе и распечатанный конверт с гербом зоосада.
– Брут, вы просто представить не можете, какая приключилась оказия! – начал запыхавшийся Порфирий Аверьянович, хватая прямо из-под руки своего приятеля плюшку. – Напрасно мы вчера обвинили этого злосчастного банкира!
– Не мы обвинили, а вы обвинили, – благодушно отвечал сэр Бенедикт, без сожаления расставшись с приглянувшейся завитушкой и переводя внимание на пирог. – Кто утверждал, что он раскрыл ошейник, чтобы покрасоваться перед барышнями и самолично спасти всех от неминуемой гибели? И видели бы те горожане, что вечно жалуются на медлительность полиции, стремительность, с которой вы произвели арест…