– Ну что же тут непонятного? – Глаза криптозоолога нехорошо сузились за голубыми стеклами очков. – Хотите получить хорошую прессу – пишите статью сами.
– Не все так плохо! – поспешил изложить и положительные итоги прошедшего вечера Модест Дионисович. – Я нашел заинтересованного покупателя для вашего кроленя. Сидит сейчас в гостиной, дожидается. Представляете, это тот самый купец, что их раздаривал направо и налево!
– Да неужели, – без всякой вопросительной интонации произнес сэр Бенедикт.
«Чичероне» хотел продолжить, но взгляд его упал на некий черновик, беспечно забытый на столе иностранца.
– «Качественная де-ра-ти-за-ция… наши специалисты гарантированно избавят любое помещение от крыс и мышей»? Беня, это ваше? Вот пройдоха! Вы решили сделать маленький бизнес, прежде чем продавать кроленя?
– Нет, я решил его вовсе не продавать. – Брут не без некоторой борьбы вырвал листок у Модеста Дионисовича.
– Что мне тогда с купцом делать?
– Ничего, оставьте его мне, я сам все улажу, – вдруг вызвался решить проблему криптозоолог. – Вот только кроленя подготовлю к этой знаменательной встрече.
Подхватив на руки животное, уже с предвкушением подкрадывавшееся рогами вперед к Калине Ипатьевичу, сэр Бенедикт открыл дверь собственной спальни.
– А мне надо бы подготовить Елисея Викентича, уж извините, но вашу манеру разговаривать не всякий выдержит. А тут все ж таки почетный гражданин. – С этими словами «чичероне», главным хлебом которого было налаживание человеческих контактов, просочился обратно в гостиную и уже не увидел, как его взбалмошный клиент взял с туалетного столика один из многочисленных флаконов с одеколоном и щедро обрызгал зайца.
– Нешто до сих пор благоухает? – сочувственно поинтересовался Калина Ипатьевич. – Так вы же не продаете.
– Не только не продаю, но и не отдаю, – загадочно ответил Брут и вышел вместе с кроленем в гостиную.
Купец поспешил следом – зрелище того, как сэр Бенедикт «не отдает», обещало быть занимательным.
Загадочный Елисей Викентич оказался купцом наитипичнейшей великоросской породы: рыжая борода веником, брови что две мочалки. Рубахи на него явно кроились квадратом, потому как никакого сужения между плечами и животом в фигуре гостя не наблюдалось, даже, скорее, наоборот.
Лицо у почетного гражданина было хоть и слегка обрюзгшее, но очень живое, принявшее опасливое выражение при появлении Брута. Еще бы, ведь Модест Дионисович предусмотрительно оставил беднягу дожидаться под той самой когтистой лампой, что так впечатлила даже твердую духом Анфису Ксаверьевну.