– Окружай! Митрофан, заходи сбоку! Живьем брать гадину!
Услышавший эти крики немец горным козлом припустил по крыше.
– Красиво бежит. – Мечтательный голос хозяина заставил Лута захлопнуть рот.
Сэр Бенедикт лихо запрыгнул в коляску, отобрал у Кусаева поводья и тронул лошадь, напевая себе под нос какую-то зловещую песенку про пир василисков. Криптозоолог лучился довольством и только что не посвистывал.
Меж тем дом генерала был уже взят в кольцо темных мундиров, а навстречу им мчалась вторая пролетка, на этот раз с военными, да еще в сопровождении конных стражников. Где-то позади скромный немецкий учитель, словно завзятый акробат, перепрыгнул с одной крыши на другую. Раздался выстрел. И крик:
– Кто разрешил стрелять? Руки пообрываю – без рук на каторгу пойдешь!
Брут делал вид, что наслаждается солнечным днем, и неспешно правил коляской.
Лутфи сгорал от любопытства и поэтому, видя, что хозяин в прекрасном настроении, рискнул спросить:
– За что это они с ним так, барин? Украл чего?
– Куда уж там, – благосклонно сказал сэр Бенедикт, явно жаждущий восхищения. – Всего лишь пытался застрелить слугу некоего криптозоолога…
«Некий криптозоолог» бросил самодовольный взгляд на своего слушателя, чтобы проверить, достаточный ли эффект произвели его слова, и самодовольство сменилось разочарованием. Слуга доктора, не вынеся потрясения, в очередной раз отключился.
– Жаль… А я был совсем не прочь рассказать эту историю еще раз.
Боттом второго теста
Фуцанлун лежал в кабинете, горестно опустив тупоносую морду на передние лапы. Ему было холодно и одиноко. Хозяин – единственное родное существо во всем доме (да что там, во всей этой чужой стороне!) – уехал и оставил питомца одного.
Пестрая самка Хозяина и собственных-то детенышей не особенно привечала, а уж на бедного дракона и вовсе смотрела, собрав белую морду с яркой пастью в презрительные складки. Зашипит: «Склизкая ящерица! Прочь от меня, монстр!», перья расправит, хорошо еще, если накопытником вслед не кинет, – вот и вся ласка.
Ватрушка (это его так Хозяин кликал), надраконившийся понимать чужой язык, в ответ не огрызается, только подумает: «Сама ты монстр». А чем не монстр? Шкуры меняет чуть ли не по три раза на дню, да ладно бы еще нормальные были, как у всех. Так нет же, яркие, что иной раз взглянешь – голова кружится. А запах! Приторный, удушливый. Напоминал этот запах фуцанлуну плотоядные цветы с его родины. Как только Хозяин терпит, любушкой, красавицей своей называет?
Эта любушка из всех существ на свете только одному человеку и рада. Приходит к ним в дом раза три в неделю эдакий гуттаперчевый тип, шерсть самке на голове помоет, а затем чешет, чешет чуть ли не по часу – и в длинные колбаски на голове складывает. Вот после него «любушка» так и светится, так и поет и от зеркала по полдня не отходит.