Голова пылала. Выходит, ей еще крупно повезло. У нее оставалась работа. С тем, что клиентов поубавилось, не поспоришь. Но ходят же и деньги платят.
Подписчиков за два последних дня в инсте прибавилось, и управляющей она скоро станет…
«Печалька», – отбила она и, выйдя из мессенджера, отправилась в ванную.
Выйдя из душа, вернулась в чат.
От Лехи-юниора ничего нового не было.
«Как ты?» – написала она.
«Нормас. Сериал смотрю».
«Какой?»
«Игру престолов пересматриваю».
«Какой сезон?»
«Второй».
«Тебе карлик нравится? Бес?»
«Это мой любимый герой».
«Мой тоже».
Не зная, что еще добавить, Ника нехотя покинула чат и поняла, что отчего-то беспрерывно улыбается.
Она попыталась списать это на действие Руслановой травки, но что-то легкое и одновременно тягучее внутри шептало, что дело уже не в ней.
Усевшись на подоконник с чашкой недопитого чая, она уставилась на вечерний город.
Вдали, похожие на группу восставших из Мирового океана динозавров, делая миллиметровые шажочки, на нее надвигались величественные и грозные, наряженные в неоновую рекламу башни Сити.
Она задумала было сделать снимок в поддержку родного города, который – ну в самом деле! – ничем не хуже Сеула, но вставать и идти за мобильным было лень.
Из башен напротив – таких же, как и ее, одноподъездно-минималистичных, практично-скорбных в своем темно-коричневом или темно-сером цвете —таращились своим холодным светом огни.
Укутанные искусственными огнями, сидели в клетушках птички – и каждая, вплоть до марта этого года, говорила на своем, понятном только ей языке. Сколько же миллионов языков существовало в этом городе?
Бессчетное множество…
Языков одиночек, пишущих о себе, снимающих себя, жалеющих себя, ласкающих себя, заботящихся о себе, боящихся вирусов, бактерий, тайфунов и землетрясений, очередного конца света и живых людей рядом и оттого пытающихся увековечить каждый свой шаг вспышкой мобильной камеры…
Выходит, этот сраный ковид заставил всех выучить универсальные слова и вытащил, наконец, из людей не только страх, но и сострадание к ближнему.
Леха-юниор был вовсе не слаб, и она это хорошо чувствовала, глядя на город, в котором он, вместе с карликом Тирионом, переживал очередную перипетию придуманного писателем Мартином чудного мира.
Ему просто нужно было куда-то выкрикнуть, как в колодец, накопившуюся в душе смуту…
Случилось так, что подвернулась она – жалкая, зажатая в тиски этих убогих башен, одинокая, уже не юная, самовлюбленная дура…
Благодаря воздействию выпитых на ночь трех граммов мелаксена, Ника проснулась только в половине десятого.