Я не знаю, как долго болтаюсь под потолком, удерживая себя железной хваткой у лестницы. Время словно закрутилось спиралью разнокалиберных витков. Кулаки отекли, покраснели и стали каменными. Они больше не принадлежат мне, как и часть моей ноги.
Из оцепенения меня выводит металлический лязг сверху. Это открывается заслонка чердачного окна. Кого бы ни несла мне судьба, я уже не боюсь. Я сполна хлебнула ужаса и паники, и теперь любой исход кажется мне благодатью — даже фатальный. Лишь бы не было неопределённости, качающейся надо мной ржавой тенью потолочных разводов.
Чёрный прогал расширяется клином. Из темноты высовывается существо неопределённого пола. Я вижу лохматый русый ирокез с розоватыми проплешинами, выбритые наголо виски и мочки ушей, растянутые донельзя полыми круглыми штуковинами. Существо смотрит на меня, с детским любопытством округлив глаза.
— Вау! — говорит оно восхищённо, и я понимаю, что моё спасение или разочарование женского пола.
Я смотрю на девушку с ненавистью. Вот уж высшая степень цинизма: смеяться, когда другой человек в беде. Между тем, моя гостья спускается по лестнице вниз, ловко, как обезьянка. Добравшись до площадки этажа, она застывает точно передо мной, уперев татуированные руки в бока. Я вижу глазные яблоки фантастических оттенков на её предплечьях, и внутри, в темноте прошлого снова дёргается червячок. Похороненный заживо элемент, который хочет прорваться наружу, но не может.
— Круто! — говорит она звонко.
— Тебе, может быть, круто, — не выдерживаю я. — А вот мне, знаешь ли, не очень.
— Заметно, — усмехается девушка.
— Издеваться пришла?! — внезапно обнаруживаю, что мысли о скорой кончине были преждевременны. Я совершенно не хочу умирать. А дохнуть от рук циничной незнакомки — вдвойне.
Девушка неторопливо ходит туда-сюда по площадке. На её майке — номер тринадцать. Несмотря на крупное спортивное телосложение, она плоскогруда, как мальчишка.
— Если потенциальная помощь кажется тебе издевательством, то я, пожалуй, пойду, — произносит, наконец, она. В её голосе не слышится ни сарказма, ни издёвки: скорее, детская прямолинейность.
— Ну и уходи! — цежу сквозь зубы, и тут же жалею о своих словах.
Незнакомка подходит вплотную к чердачной лестнице и нагибается. Потом тянет руки ко мне и подхватывает моё тело под мышки. Она сильная, и даже слишком для девушки.
— Перецепайся! — слышу я приказ.
— Что?
— Выше, что! — с раздражением говорит она. — Двигай выше!
Удивительно, но онемевшие от боли кулаки легко размыкают пальцы. Подушечки и ладони багровые от ссадин, но я совершенно не ощущаю саднения. Я карабкаюсь на ступень выше, морщась от натуги и отвращения. Потом — ещё и ещё, пока моё лицо не сравнивается с её.