Но теперь я охотно приняла ее оправдание.
– Да.
– Тебе нужно перестать гоняться за ним по этим промышленным районам. Ты больше туда не пойдешь.
– Да, Анна-Люсия, – стараясь выглядеть как следует наказанной, проговорила я.
Однако я выдала себя, слишком охотно с ней согласившись. Ее глаза расширились.
– Ты что-то задумала, – протянула она, словно хищник кружил вокруг своей жертвы.
– Я понятия не имею, что ты имеешь в виду, – вновь солгала я, сдерживая дрожь в голосе.
– Осторожнее, малышка. Ты играешь в опасную игру, и ты проигрываешь. Теперь это мой дом, и ты находишься в нем только по моей милости. Ты же сама понимаешь, разве нет? – Я промолчала и, молча доев сардельку, встала из-за стола. Ощущая на себе ее взгляд, я попыталась идти как ни в чем не бывало и старалась успокоить дыхание, когда выходила из комнаты. Анна-Люсия что-то подозревала, но о Сэди она не знала, по крайне мере, пока. Мне придётся вести себя еще осторожнее.
Поднимаясь по лестнице, я заметила на столе в фойе конверт. Он был адресован мне, и я задалась вопросом, когда оно пришло, забыла ли Анна-Люсия передать его мне или намеренно ничего не сказала. Письмо из Парижа, определила я по французским маркам на конверте. Возможно, поздравление с днем рождения от брата. Но почерк не походил на длинное, витиеватое начертание Мачея. Я разорвала конверт.
Дорогая Элла!
Мы не встречались лично, но я так много слышал о вас от вашего брата, что чувствую, что мы знакомы. Я друг вашего брата, Филипп.
Друг, перечитала я слово. За этим эвфемизмом скрывалось подвергнутое тщательной цензуре закодированное слово, означающее более тесную привязанность. Из предыдущих писем Мачея я знала, что он и Филипп состояли в близких отношениях, и я горько сожалела, что общество не признавало их чувств и не позволяло напрямую рассказать о них. Я бегло читала дальше.
Боюсь, я к вам с ужасными новостями: полиция схватила Мачея во время налета на кабаре, где мы иногда бывали.
У меня упало сердце. Мой любимый брат был арестован.
Ходили слухи, что полиция может устроить облаву в кабаре, и я умолял его не выходить в тот день, но его было не переубедить.
Конечно нет. Мачей всегда был упрямым и дерзким – отчасти из-за этого разладились его отношения с моим отцом, от которого он и сбежал в Париж.
Я обратился к своим связям, пытаясь получить информацию о его самочувствии и добиться его освобождения. Мне сообщили, что он здоров и скоро его освободят.
Я слегка выдохнула. И все же сердце ныло о моем нежном брате, вынужденном переносить такие обстоятельства.