– Когда-то Павел рассказал мне о месте, куда мы могли бы отвезти ребенка после рождения, – неожиданно произнесла мама, чем сильно меня удивила. – Он сказал мне об этом несколько недель назад, еще до рождения ребенка. Рассказал о докторе в больнице ордена бонифратров, что берут еврейских детей и прячут их в семьях. Бонифратров была католической больницей на окраине Казимежа и принадлежала монашескому ордену. Я не могла себе вообразить, что они брали к себе еврейских детей – или что Павел и мама подумывали о таком.
Я была ошарашена. Почему она не рассказала об этом раньше?
– Мама, не смей! – запротестовала я. Она же не имела в виду, что собирается оставить там мою младшую сестру.
– Это единственный вариант, – тихо сказала она со смирением в голосе. Я вглядывалась в ее лицо, задаваясь вопросом, не сказался ли на ней послеродовой стресс, который каким-то образом затуманил ее разум. Но ее глаза смотрели ясно. – Если я отнесу ее туда, то смогу вернуться к тебе. – Она бросила бы мою сестру, чтобы вернуться ко мне.
– Ты не можешь отказаться от ребенка, – возразила я. Эта мысль была такой же пугающей, как и потеря матери.
– Я оставлю ее только на время, – ответила она, и ее глаза потемнели.
И все же что-то подсказывало мне, что если она уйдет, то мы больше никогда не увидимся. – Мы трое должны держаться вместе, – настаивала я. – Только так.
Моя младшая сестра вела себя тихо и спокойно до конца дня, и к моему облегчению, никто больше не заговаривал об уходе. Тем не менее эхом раздавалась в мозгу болезненная и пугающая мысль: мама могла бы оставить ребенка. Нет, она не это имела в виду. Она никогда бы не бросила собственного ребенка. Я больше не поднимала эту тему, надеясь, что и она не заговорит об этом.
В ту ночь я спала беспокойно. Посреди ночи я, вздрогнув, проснулась. Я сразу поняла, что-то изменилось, ощутила тишину рядом с собой. Еще до того, как я протянула руку, я осознала, что мамы нет.
Я встревоженно села, пытаясь безуспешно разглядеть ее в темноте. Не было ни ее, ни ребенка.
– Мама! – позвала я, не заботясь о том, что остальные спят, а я громко кричу. Затем я вскочила на ноги и выбежала из комнаты.
Мамы за дверью не было. Неужели она и в самом деле ушла? Я побежала по туннелю к большой трубе. Там я и нашла ее, стоящую в темноте с малышом на руках, не чувствующей, как холодная вода по щиколотку мочит ее чулки. Сначала я подумала, не бродит ли она во сне, но ее открытые глаза смотрели ясно. Она намеренно покинула комнату.
– Мама, что ты делаешь? – Она не ответила. – Ты пыталась уйти? – Я заметила, что у нее с собой не было сумки.