Несмотря на плохие условия, я старалась работать над собой, чтобы мама мной гордилась. Каждый день я вставала утром, умывалась, одевалась, убирала комнату, читала или училась. Однако дни тянулись медленно, а одинокие ночи со странными, прерывистыми снами – еще длиннее. Однажды ночью мне приснилось, что я плыву по канализационной реке, меня несло течением, и там я встретилась с матерью и отцом. Я искала глазами ребенка на маминых руках.
– Где же она? – спросила я.
– Кто? – ответила мама, видимо, не понимая, о ком речь. Из-за того, что мы не дали сестре имени, у меня не хватило слов. Мои родители притянули меня поближе, образовали что-то вроде плота и поплыли дальше, без моей сестренки.
Само собой, меня поддерживал Сол. С тех пор, как мы признались в наших чувствах, мы сблизились. Мы все еще украдкой проводили время, не больше, чем раньше: вместе гуляли и читали в пристройке. Но понимание того, что он рядом и испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему, помогало мне легче переносить отсутствие матери и сестры.
Дождь прекратился, и теперь я смотрела через решетку в надежде увидеть Эллу. Как и обещала тогда, когда искала мою маму, она приходила каждый день, несмотря на погоду или сложный путь. Каждое утро я ждала в тени, до тех пор, пока не замечала, как она приближалась. Мы не осмеливались говорить слишком долго, каждый раз проводили вместе всего несколько минут. Она все еще не могла отыскать маму и сестру. Тем не менее встречи с ней были тем спасательным кругом, и сейчас, как никогда раньше, они помогали мне переживать каждый день.
Элла сегодня опоздала. Не на несколько минут, а на целый час. Я гадала, придет ли она вообще. Минуты тянулись, отдаляясь от назначенного времени нашей встречи, и в душе я смирялась с тем, что, наверное, смогу увидеть подругу только завтра. Если вообще смогу. По мере того, как война затягивалась, жизнь обычных людей на улице становилась вся тяжелее. Я слышала все это из-под земли, все эти контрольно-пропускные пункты, патрули и аресты. И хотя Элла не жаловалась и не говорила об этом, с каждым разом я видела напряжение и тревогу, которые накладывали на ее лицо морщины. Я не раз подумывала всерьез попросить ее, чтобы она больше не приходила. Но теперь моя тревога усилилась: может, с ней что-то случилось? Или, может, она просто занята, подумала я, и ее визиты ко мне были второстепенными и неважными. Там, наверху, у нее была целая жизнь, с людьми и дневным светом, о котором я ничего не знала. Но несколько минут спустя я увидела ее: она торопливо шла по набережной, быстрее, чем обыкновенно, будто наверстывая упущенное время. Ее обычно аккуратно причесанные рыжие волосы были распущены и сильно развевались вокруг нее, создавая подобие облака над головой.