Черт… Я опоздала. Она уже окрутила его.
Эшли продолжала болтать – насчет того, как она смущена, как ей неловко из-за того, какую кучу денег стоит это кольцо (вот ведь чушь собачья). Я почти не слушала ее, не спуская глаз с кольца, болтающегося на ее пальце. При этом я в отчаянии думала: «Ведь она ему даже не очень нравится! У них нет ничего общего. Ему нравлюсь я! Как же это могло случиться?!» А Эшли продолжала тараторить. Она сказала, что ужасно боится, что кольцо свалится у нее пальца, потому что великовато, и она ужасно боится его потерять, поэтому не могла бы я убрать его к себе в сейф?
– К себе в сейф?
Эшли кивнула.
Ну конечно, сейф у меня имелся. Он находился в библиотеке. Отец предпочитал там хранить свою «мелкую наличность». Именно так он назвал эти деньги в тот день, когда позвал в детстве меня в кабинет, открыл сейф и показал аккуратные пачки стодолларовых купюр: «Булочка, если тебе понадобятся наличные деньги, бери их вот тут. Здесь миллион долларов. На неотложные траты. А еще один миллион лежит в сейфе в доме на Ноб-Хилл».
«Но зачем мне такая куча денег? – подумала я тогда. – Разве я могу угодить в такие неприятности?»
А вот Бенни таскал из этого сейфа сотенные купюры, будто это была его личная копилка.
Теперь сейф, естественно, был пуст. Все, что в нем лежало, давным-давно исчезло, как и все прочие деньги Либлингов.
* * *
О, а ведь я еще не говорила об этом? О том, что я банкрот, что у меня нет ни пенни, что я разорена? И пусть внешность вас не обманывает. После смерти моего отца, когда доверенные лица засели вместе со мной за счета, я в ужасе обнаружила, что отец балансировал на грани банкротства. Похоже, еще до гибели моей матери он начал вкладывать свое состояние в неудачные проекты, в том числе в постройку гигантского казино на побережье Техаса. Это казино было смыто наводнением во время урагана. Имелись и карточные долги – отец играл в покер с миллионными ставками и проигрывал каждую неделю, судя по записям в черном гроссбухе, который я нашла в ящике его письменного стола. И тогда у меня премерзко засосало под ложечкой, и я вспомнила ссору родителей несколько лет назад. Я случайно услышала голос матери: «Твои пороки нас всех уничтожат! Женщины, карты… и кто знает, что еще ты от меня скрываешь!»
Трастовый фонд, на средства из которого жили мы с Бенни, почти опустел – его опустошали стоимость пребывания Бенни в частной клинике и мой стиль жизни на гребне волны Инстаграма. А поступлений в этот фонд не было никаких. Даже наши акции в «Liebling Group» мало что стоили теперь. Компания так и не оправилась после рецессии, ее долговая нагрузка выглядела устрашающе, а доли Либлингов были настолько порезаны и поделены между наследниками на протяжении поколений, что теперь каждая семья имела гроши. А мы с Бенни свои доли не могли продать, даже если бы захотели.