– Ясно. Это справедливо. – Майкл хмурится. – Но ты говорила мне, что он хотел бы сжечь это поместье дотла. Не сказать, чтобы это звучало разумно.
– Господи, это ужасно. Мы могли бы ни о чем таком не говорить?
Майкл кивает. Он ползет по полу, чтобы взять осколок, отлетевший к стене. Он подбирает стеклышко и какое-то время сидит ко мне спиной. Я вижу, что он дышит быстрее, чем, по идее, должен был. Похоже, расстроился? Я сказала что-то не то?
– Бенни – моя семья. У меня, кроме него, никого нет, – негромко говорю я. – Я не могу провести праздники без него. – Теперь я – тоже член твоей семьи, – произносит Майкл. Он явно обижен.
Я сделала ему больно, даже не задумавшись. Мне и в голову не приходило, что замужество требует пересмотра приоритетов – на первом месте супруг или супруга, потом родители, за ними сестры и братья, а уж твои собственные потребности где-то далеко внизу. Где в этой иерархии место детей, я даже не задумывалась. Мы с Майклом даже не говорили о том, что я хочу ребенка – рано или поздно. Может быть, я зря предполагала, что он тоже хочет иметь детей?
Я стою, открывая и закрывая рот, не зная, как ответить. Но вот Майкл встает с пола. Его ладони наполнены разными по размеру золотыми осколками. Он смотрит на меня. Я вижу, что он изучает мое огорченное лицо. Вижу, что он принимает решение. Он и сам кое о чем поразмыслил. Он смягчается и идет ко мне:
– Я хочу сделать тебя счастливой, и если ты будешь рада поехать к Бенни, мы поедем вместе. Точка.
И была бы точка, если бы на следующее утро, когда мы должны были стартовать в сторону залива Сан-Франциско и моя машина уже была забита подарками, Майкл не проснулся бы заболевшим. Он лежит в кровати. У него стучат зубы. Жалуется на ломоту и жар.
– Вот ведь дрянь какая. И где только я мог подхватить грипп?
Когда я наконец нахожу термометр в детской (старый, ртутный, наверное, из семидесятых годов) и приношу его в спальню, выясняется, что у Майкла температура сто два градуса[114]. Его лоб покрыт испариной. Я понимаю, что у меня нет никаких причин обижаться и язвить (или хуже того – проявлять подозрительность) в связи с тем, на какое время пришлась его болезнь, но когда я думаю о Бенни, который ждет меня в Юкайе, мне хочется плакать.
Я стою около кровати. Майкл ежится под одеялом, моргает покрасневшими от жара глазами.
– Теперь мы не сможем поехать, – бормочу я.
Майкл приоткрывает один глаз и говорит:
– Ты можешь поехать. Тебе надо поехать.
– Но ведь тебе нужно, чтобы я за тобой ухаживала.
Майкл подтягивает одеяло к подбородку.