Но теперь слишком поздно. Но не исключено, что у Лахлэна есть и другие заначки наличных в других тайниках. Я опускаюсь на колени и заглядываю под кровать. Там ничего, кроме пыли. Я ложусь на спину на ковре и размышляю. В последний раз я тут побывала месяцев шесть назад. После очередной «работы» (ограбления рэпера средней руки, которого мы избавили от перстня с бриллиантами стоимостью в несколько сотен тысяч долларов) Лахлэн повел меня ужинать в ресторан в Беверли-Хиллз. После ресторана он был слишком пьян, чтобы везти меня в Эхо-Парк, вот и привез сюда. Я запомнила, что проснулась в постели Лахлэна с похмельной головой и услышала, как он что-то делает в ванной. Тихий звук защелки дверцы шкафчика, после чего Лахлэн вернулся в спальню и, увидев, что я не сплю, упал на кровать рядом со мной. Но я все же успела заметить, как он резко изменил выражение лица, словно бы поспешно стер одно и тут же заменил другим.
Следовательно, ванная.
Я открываю дверь ванной комнаты, включаю лампочки вокруг зеркала и моргаю от слишком яркого света. На меня смотрит женщина с бледным, желтоватым, осунувшимся лицом и растрепанными волосами. Я с трудом узнаю себя. В какой-то момент за то время, пока я была в тюрьме, стильная и отполированная Нина Росс сморщилась и исчезла. И теперь я толком не понимаю, кто та женщина, которую обтягивает моя кожа. Я думаю о словах Ванессы: «Такая ты мне больше нравишься» – и гадаю, как это может быть.
В медицинском шкафчике я не нахожу ничего, кроме зубной пасты, тайленола, маленького флакона дексамфетамина[119] и очень дорогого бритвенного станка. Под раковиной – запас туалетной бумаги и влажных салфеток на целый год, а также здоровенная бутылка средства для прочистки труб. Я вынимаю из нижнего шкафчика все его содержимое и раскладываю по кафельному полу – хочу посмотреть, не спрятано ли что-нибудь у стенки. Но там ничего нет – только дохлая мокрица и квадратик клейкой бумаги с рисунком в виде желтых маргариток. Но я обращаю внимание на то, что краешек бумаги отогнут и немножко завернут. Такое впечатление, что этот квадратик не раз отклеивали, а потом снова приклеивали на место. Когда я стучу кончиками пальцев по дну шкафчика, я понимаю, что под ним пустота. Я поддеваю ногтем уголок оргалита… и он легко поддается.
Под ним плоская коробка для сорочек. Я снимаю крышку и смотрю на содержимое. У меня часто бьется сердце.
Эврика.
* * *
Ванесса везет меня в Эхо-Парк. Ночь окутала Лос-Анджелес. Час пик. Пробки. Наша машина присоединяется к реке огней, текущей на восток. В универсале Ванессы пахнет кожей и цитрусовым освежителем воздуха. Сиденье кажется мне таким мягким и глубоким после шести недель пластика и металла, что я даже немного боюсь утонуть. Безмолвие в салоне машины похоже на густой суп. Я не могу набраться смелости и спросить у Ванессы, о чем она думает. Не могу позволить себе заботу о ней.