– Здесь, – говорит Ванесса и указывает на каменный лодочный сарай, стоящий совсем рядом, на берегу.
Постройка прячется в снегу среди сосен и ждет нас.
Майкл ботинком сбивает невысокий заледеневший сугроб у двери лодочного сарая, чтобы мы могли войти. Он тянет за дверную ручку, и старые доски трещат. Мы переступаем порог и оказываемся внутри. Наконец мы ушли от снегопада. Внутри лодочный сарай напоминает пещеру, отсыревший каменный храм. В доке, у нас под ногами, негромко плещется вода озера. Наверху, в стропилах, что-то шелестит. В темноте проступают контуры какой-то громадины. Это яхта, загнанная сюда на зиму. Серебристая надпись на борту: «Джудиберд».
Мы с Майклом стоим неподвижно и смотрим на это странное зрелище. И тут раздается жуткий скрежет и эхом отлетает от каменных стен. Я инстинктивно хватаюсь за рукоятку пистолета. Но как только под потолком сарая загораются лампы, я вижу, что звук издает всего лишь старая гидравлическая лебедка, с помощью которой яхта медленно опускается на воду.
Ванесса стоит у стены, держа руку на кнопке пульта, и смотрит, как «Джудиберд» скользит все ниже и ниже, и вот наконец дно яхты касается поверхности воды, и она начинает покачиваться на легкой волне.
– Как насчет… – бормочет Майкл.
Я вынимаю пистолет из-за пояса и навожу его на Ванессу. Она обходит вокруг яхты и снимает с ее кормы защитный брезент. Надо сказать, при этом она демонстрирует силу рук.
Наконец она отбрасывает брезент к одному борту, стирает грязь со щеки и поворачивается к нам:
– Идете?
Мы всходим на яхту.
«Джудиберд» – не грандиозная яхта, они ведь бывают колоссальных размеров, но когда-то она явно была впечатляющим судном. Всюду отполированное до блеска дерево и хромированная сталь. Однако многие годы за яхтой не ухаживали, и это сделало свое пагубное дело. На верхней палубе «Джудиберд» из дыр в кожаной обивке торчит наполнитель, краску на мостике покрывают желтые пятна. Алюминиевые рейлинги на носу стали серо-зелеными и шершавыми от коррозии. Ненадутый оранжевый спасательный плотик лежит на нижней палубе, деревянные весла валяются на корме.
«Что же за люди просто бросают свою яхту и дают ей гнить в темноте? – гадаю я. – Какое расточительство и упадок!» Знакомая спираль протеста разворачивается у меня в груди, и я хватаюсь за нее: «Дай выход своей злости!» Я поднимаю пистолет выше. Рука у меня высохла и уже не скользит по рукоятке.
В нескольких футах от того места, где мы стоим, есть дверь. Когда Ванесса открывает ее, мы видим лестницу, спускающуюся в темноту. Там каюты. Из открытой двери распространяется затхлый запах – пахнет плесенью, гнилью, лежалой одеждой.