Я села на коврик рядом с ним и натянула юбку на колени:
– Я ничего не понимаю, Бенни. Ты же знал, что нарушаешь школьные правила. Чего ты хотел добиться?
Бенни пожал плечами:
– Ребята добрее со мной, если я даю им таблетки.
– Послушай, можно поступать иначе, чтобы расположить к себе людей, дурачок. Ну, например, иногда можно сделать какие-то усилия. Вступить в шахматный клуб. Во время ланча в столовой разговаривать с ребятами, а не сидеть в углу и не рисовать жуткие картинки в блокноте.
– Ну, сейчас речь уже не об этом.
– Да ладно, я тебя умоляю! Папа предложит построить для школы новую аудиторию или еще что-то типа такого, и все будет забыто.
– Нет, – сказал Бенни.
Меня встревожило то, что он так вяло и неподвижно лежит на коврике, какой у него тусклый, унылый голос.
– Папа хочет, чтобы мы переехали в Тахо. Они собираются отправить меня в тамошнюю школу. Какая-то прогрессивная школа, где из меня сделают Пола Баньяна[60] или еще кого-то в этом роде.
– В Тахо? Какая гадость.
Я представила себе огромный холодный дом на западном берегу озера, отрезанный от всего, что я считала цивилизацией, и стала гадать, на какие рычаги нажал отец, чтобы убедить маму перебраться туда. Отец стал наследником этого дома в прошлом году, и с тех пор мы там побывали только один раз, чтобы покататься на лыжах во время весенних каникул. Маман большую часть времени бродила по комнатам и осторожно прикасалась к хрупкой старой мебели, строптиво поджав губы. Я точно знала, о чем она думает.
Бенни медленно поднимал и опускал руки и ноги, лежа на коврике. Казалось, что он хочет сделать снежного ангела[61].
– Да не такая уж гадость, вообще-то. Здешнюю школу я терпеть не могу. Вряд ли там будет хуже. А может, даже лучше будет. В нашей школе все такие воображалы. Неизвестно кем себя считают.
Я сидела и смотрела на брата, а он начал яростно чесать кучку прыщей, высыпавших у него на подбородке. Прыщи были красные и злобные. Цветом они походили на волосы Бенни и потому были еще заметнее. Мой чудаковатый брат не понимал, как он осложняет себе жизнь. Похоже, он твердо решил стряхнуть с себя все преимущества, которые были даны нам только за то, что это были мы. В то время я еще верила, что бзики Бенни – это его выбор, что он мог бы просто перестать торчать в своей комнате, рисовать комиксы и вести себя черт знает как, и тогда все стало бы нормально. Я тогда просто не понимала, что к чему.
– Ты ни с кем не считаешься, – сказала я. – И перестань чесать прыщи, у тебя останутся шрамы.
Бенни показал мне средний палец: