Тем не менее с тех пор я чрезвычайно чувствителен к звуку подавленных рыданий. Когда я страдал, мне никто не помог: но я не допущу, чтобы человек, плачущий за дверью, продолжал мучиться.
Внезапный прилив жалости настиг меня, заставив встать. Я, совершенно вымотанный, спустил ноги с кровати и побрел к двери. Открыв ее, прислушался. Тишина и полумрак — и больше ничего. Нахмурившись, я уже собирался закрыть дверь, но снова услышал плач.
О нет! В душе появилось плохое предчувствие, и я выскочил в коридор. Тусклый лунный свет падал в круглые арочные окна. Одна из красных бархатных занавесок слегка дернулась. Плач становился громче, хотя было ясно, что его виновник прилагает все усилия, чтобы подавить рыдания. Вернее, виновница.
Осторожно отодвинув штору, я увидел свою кузину, сгорбившуюся на холодном подоконнике.
— Эва, что ты здесь делаешь? — мягко спросил я.
Девушка испуганно вздрогнула и посмотрела на меня заплаканными глазами. Следы от туши испачкали ее щеки. Она так крепко прижимала к груди Сэра Генри, что у бедного мопса чуть глаза не вылезли из орбит. Пес хрюкнул, увидев меня, и беспомощно повилял хвостиком.
— Прескот? А ты что тут делаешь? — спросила Эва осипшим голосом.
— Х-р-р-р!
— Эй, вы двое… — Я аккуратно взял у нее из рук мопса.
Тот облегченно запыхтел, в то время как Эва возмущенно шмыгнула носом.
— От тебя несет алкоголем, Скотти! — прохрипела она.
— Да, я усердно поработал над этим, — пробормотал я и кивнул. — Что случилось, Эва? — Я потрепал тяжело дышащего Сэра Генри по голове, а потом опустил мопса на пол.
Эва прикусила нижнюю губу и отвела взгляд.
— Ничего.
— Перестань. Я часто замечаю, что с тобой не все в порядке. Давай поговорим.
Эва по-прежнему смотрела в сторону и молчала. Иногда она всхлипывала. В свете луны она казалась маленькой и потерянной девочкой.
— Ну же… — добавил я и мягко подтолкнул ее локтем.
Эва фыркнула, торопливо вытерла щеки и пронзительно посмотрела на меня. Ее глаза сверлили мое лицо.
— Почему я должна раскрывать перед тобой свою душу? Никто по-настоящему даже не разговаривает со мной. Меня игнорируют, если только я не вляпаюсь в какое-нибудь дерьмо. Здесь каждый думает только о себе.
— Неправда, Эва. Просто у нас сейчас много дел, — вмешался я, но она перебила меня.
— А вот и правда! Хватит! — Она начала яростно жестикулировать руками и замотала головой, чтобы подчеркнуть сказанное. — Папу интересует только одно — чтобы я не напортачила, и он проверяет записи с камер наблюдения, Пенелопа и Елена относятся ко мне как к младенцу, а ты пялишься на Сильвер. То, что я думаю, делаю или во что верю, никого не интересует. В конце концов меня опять отправят в интернат, и в следующий раз обо мне вспомнят лишь на каникулах. — Ее нижняя губа задрожала, глаза наполнились слезами, и она шмыгнула носом. — В любом случае, Скотти… не притворяйся, что тебя интересует моя жизнь. Я здесь одна — и всегда была одна, — заключила она.