Словомъ, предположены были мѣры постепенной эвакуаціи съ жестокимъ примѣненіемъ выселенія. За всякое нарушеніе запретовъ, установленныхъ по закону въ отношеніи жительства въ деревнѣ и права на аренду, предполагалось установить серьезныя уголовныя кары по суду. Выработана была особая сѣть мѣръ борьбы противъ аренды по словеснымъ контрактамъ или иначе, т. наз. «подъименной» аренды, т. е. аренды на чужое имя. Но если предположенія, выработанныя въ совѣщаніи Плеве, были ужасны по своей жестокости, то мотивы и соображенія, сопровождавшіе эти законопроекты и положенные въ основаніе ихъ, были еще ужаснѣе. Эти предположенія, экземпляръ которыхъ у меня сохранился, являются образцомъ средневѣковой злобы по отношенію къ цѣлому народу. Нѣтъ тѣхъ черныхъ красокъ, которыми составители законопроектовъ не воспользовались бы, чтобы сдѣлать возможно мрачнѣе картину воображаемой еврейской эксплоатаціи. Съ какой-то особой мстительностью и, можно сказать, садизмомъ, составители законопроекта обрушивались на евреевъ за то, что, будучи стѣсненными въ пользованіи самыми элементарными гражданскими и человѣческими правами, они пытались не задохнуться и обходить запреты, прибѣгая къ неформальнымъ сдѣлкамъ, которыя сами по себѣ не представляются противозаконными, хотя и маскируютъ то, что имѣли въ виду предупредить запретительные о евреяхъ законы.
Арендованіе земли по словесному договору вслѣдствіе запрета совершать письменные договоры по правиламъ 3 мая, серьезно трактовалось, какъ преступленіе, и притомъ не преступленіе со стороны того помѣщика, который, зная объ этомъ запретѣ, нарушалъ его изъ-за своихъ личныхъ выгодъ и предоставлялъ въ пользованіе земельный участокъ еврею, а какъ преступленіе со стороны еврея, который, не желая добровольно умереть съ голода, въ стремленіи изыскать источникъ существованія, прибѣгалъ къ такому необычному и невѣрному способу фиксированія отношеній, какъ словесные договоры. Въ самомъ дѣлѣ, въ любой моментъ недобросовѣстный помѣщикъ, прикрываясь патріотическимъ желаніемъ содѣйствовать видамъ правительства, имѣлъ возможность выдать еврея и присвоить его инвентарь, который не могъ числиться за евреемъ, лишеннымъ права имѣть арендное касательство къ землѣ; въ этомъ случаѣ арендатора, безсильнаго защищаться противъ ограбленія, ждало неминуемо разореніе. Въ мотивахъ законопроектовъ рисовалась картина еврейскаго засилья, облегченнаго будто бы тѣмъ, что питейная торговля находится въ рукахъ евреевъ; но не было въ этихъ соображеніяхъ ни одного слова осужденія тѣмъ богатымъ помѣщикамъ, русскимъ землевладѣльцамъ, получившимъ на льготныхъ условіяхъ конфискованныя польскія имѣнія, которые свое пропинаціонное право, т. е. право спаивать народъ, эксплоатировали въ своихъ интересахъ черезъ евреевъ, отдавая имъ въ аренду корчмы или питейныя заведенія. Много говорилось о еврейскомъ ростовщичествѣ, но не приводилось никакихъ ни статистическихъ, ни иныхъ доказательствъ. Между тѣмъ впослѣдствіи, въ началѣ 90-хъ годовъ, изъ обслѣдованія вопроса о сельскомъ ростовщичествѣ, предпринятаго департаментомъ окладныхъ сборовъ министерства финансовъ, — по оффиціальнымъ даннымъ, опубликованнымъ тогда, видно, что размѣръ процентовъ по займамъ въ сельскихъ мѣстностяхъ въ чертѣ осѣдлости, былъ значительно ниже той процентной ставки, которая была принята въ великороссійскихъ губерніяхъ, гдѣ въ селахъ и деревняхъ евреевъ вовсе не было. Изъ этого обслѣдованія мною въ свое время почерпнуты были и особенно характерныя черты: самое крупное ростовщичество, оказывается, проявляло сельское духовенство; объ этомъ въ указанномъ изданіи департамента окладныхъ сборовъ имѣются неопровержимыя статистическія данныя.