Фаня смотрела в окно на белые дома Тель-Авива, на высокий холм Яффо, где светились зеленые огни минарета. Война окончена. Во всяком случае - эта война. Теперь надо заняться прозаическими делами: разобраться с жильем, с работой, им с Михаль нужно что-то есть, во что-то одеваться, на чем-то спать. А что она умеет в этой жизни? Стрелять и печатать на машинке. Еще вести учет и контроль. Вот, пожалуй, и все. Н-да, немного. Но все решаемо, все. Надо жить.
Она зашла в спальню, посмотрела на сопящую по-детски Михаль, улыбнулась, легла на одеяло, брошенное около кровати дочери. Уже засыпая, подумала, что кроме униформы WREN - женской вспомогательной службы королевского флота Великобритании - у нее нет никакой другой одежды. Надо будет с Михаль посоветоваться, что нужно купить в первую очередь, и вообще, что сейчас носят 45-летние женщины. И кстати, сколько это теперь стоит? И заснула.
Ей снился странный сон. Снился не в первый раз, и каждый раз он ее не то, чтобы пугал, но озадачивал. Снился Тель-Авив, ее любимый город, но не тот маленький и домашний Белый город, к которому она привыкла, а другой, огромный и незнакомый. В Городе высились небоскребы, как в Нью-Йорке, впрочем, теперь одинаковые небоскребы строят по всему миру. По узким улицам мчится нескончаемый поток автомобилей, странных, непохожих на все те машины, что она видела. Затихла шумная когда-то улица Алленби. Опустела казавшаяся огромной и стильной улица Дизенгоф. Выросли огромные торговые центры, и люди теперь предпочитают прогуливаться там, а не по центральным улицам. Все изменилось. Фаня шла по бульвару, одновременно знакомому - это же бульвар Ротшильда! - и совсем, просто совсем незнакомому. Присела на скамейку перевести дух: идти почему-то было тяжело. Она никак не могла для себя понять, стал ли город лучше или хуже, но стало по-другому - это точно.
- Что, Фаня, не нравится тебе больше наш город?
Фаня обернулась посмотреть, кто это к ней обращается. В коляске с высокой спинкой сидела пожилая женщина с очень знакомым лицом. Да, вспомнила она, я же ее видела на бульваре Клиши! И ту женщину, что сидела с ней тогда в кафе, а теперь катила коляску, она тоже узнала. Надо же, прошло больше 20 лет, а они нисколько не изменились
- Почему же, нравится! Он просто другой, непривычный.
- Мне нравился тот, куда я вернулась после войны.
- Вы были на войне? - вежливо поинтересовалась Фаня.
Ответа не было. Внезапно Фаня поняла, кто эта пожилая дама с ухоженными руками. Она рассматривала свои руки, лежащие на поручнях коляски, сухие морщинистые руки со старческой гречкой на них, руки, которые вряд ли бы смогли удержать даже тупорылого мопсика. Неужели это то, что ее ждет? Это так она будет доживать свою жизнь? Как это страшно! Ее могли схватить и расстрелять тогда, на патронном заводе. Ее могли убить петлюровцы, буденновцы, добровольцы. Ее могли казнить в Крыму вместе с Маней, могли повесить британцы, могли убить арабы в одной из бесчисленных схваток.