– Все они так говорят, – угрюмо проворчала мисс Ридли. – Жаль, никто не подыхает.
Я ожидала, что мисс Хэксби ее одернет, но она промолчала. Просто шла и шла вперед – мимо кандальной, вверх по наклонным коридорам и винтовым лестницам. У входа в женский корпус она нас оставила, чтобы вернуться в свой ярко освещенный кабинет, а мисс Ридли повела меня дальше, на третий этаж. Когда мы проходили через дисциплинарный блок, я увидела миссис Притти еще с одной матроной: они стояли впривалку к решетке камеры Джекобс и следили за двумя арестантками, которые швабрами отмывали пол от нечистот. Передав меня миссис Джелф, мисс Ридли удалилась, а я взглянула на славную женщину и закрыла лицо ладонями.
– В темной побывали, да? – негромко промолвила она.
Я кивнула. Потом спросила: да разве же можно так обращаться с узницами? Миссис Джелф не ответила, только отвела взгляд и печально вздохнула.
В ее блоках, как и в других, стояла непривычная тишина: женщины в камерах сидели тише мыши, встревоженные и настороженные. Все, к кому я заходила, сразу принимались расспрашивать о происшествии: кто «сорвался с цепи», что она покрушила и как с ней поступили?
– Небось в темную отправили? – с содроганием спрашивали они.
– Она сейчас в темной, да, мисс Прайер? А кто? Моррис?
– Это Бернс буйствовала, да?
– А сама она сильно пострадала?
– Верно, сейчас уже сожалеет, что учинила такое.
– Меня один раз сажали в темную, мэм, – сказала Мэри Энн Кук. – Самое жуткое место из всех, где бывать доводилось. Некоторые девушки вот нисколечко не боятся темноты, но только не я, мэм. Только не я.
– И не я, Кук, – ответила я.
Даже Селина, похоже, поддалась общему настроению. Она расхаживала взад-вперед по камере, бросив свое вязанье на столе. При виде меня она остановилась и сложила руки на груди, но продолжала нервно переступать с ноги на ногу – мне захотелось подойти к ней, обнять и успокоить.
– С кем-то срыв приключился, – сказала Селина, пока миссис Джелф все еще запирала решетку. – С кем? С Хой? Или с Фрэнсис?
– Вы же знаете, что мне нельзя говорить, – растерялась я.
Селина отвела взгляд в сторону.
– Да я просто вас испытывала, – сказала она. – Я прекрасно знаю, что сорвалась Феба Джекобс. На нее надели камзол с винтовыми стяжками и увели в темную. По-вашему, с ней милосердно поступили?
После некоторой заминки я задала встречный вопрос: а милосердно поступила Джекобс, причинив всем столько беспокойства?
– Думаю, все мы здесь уже забыли, что такое милосердие, – ответила Селина. – И не испытывали бы в нем потребности, если бы дамы вроде вас не приходили и не бередили нам душу своими добрыми манерами!