– Нельзя ли попросить вас взглянуть на мою дочь, мисс Доус?
– А что с ней? – спросила я.
– Она постоянно плачет. Сейчас ей 15, и с 12 лет она плачет практически каждый день. Я говорю ей, что она все глаза выплачет!
Я сказала, что надо бы посмотреть на нее поближе, и дама позвала:
– Маделина, поди сюда!
Когда девушка подошла, я взяла ее за руку и спросила, какое впечатление произвел на нее Питер. Она сказала, что просто в восторге. Он подарил ей винную ягоду. Сама она не из Лондона, а из Бостона, что в Америке. Там она знавала многих спиритов, но таких одаренных, как я, еще ни разу не встречала. Девушка показалась мне совсем юной.
– Вы можете как-нибудь ей помочь? – спросила мать.
Я ответила, что не уверена. Пока я раздумывала, Рут подошла забрать у меня бокал. Увидев девушку, она притронулась к ее голове и сказала:
– Ах, какие чудесные рыжие волосы! Уверена, Питер Квик хотел бы взглянуть на них еще раз.
Рут считает, что с девушкой все отлично получится, если только мать согласится отпускать ее к нам одну. Зовут ее Маделина Анджела Роуз Сильвестр. Она должна прийти завтра в половине третьего.
Не знаю, который час. Часы остановились, завести их некому. Город объят тишиной, – думаю, сейчас три или четыре пополуночи: самое безмолвное время суток, между стуком поздних экипажей и грохотом первых повозок, катящих на рынок. На улице ни ветерка, ни дождинки. Окно затянуто морозным узором, который – хотя я пристально на него смотрела целый час, а то и дольше! – разрастается слишком медленно и тайно, чтобы уловить глазом.
Где теперь Селина? Спится ли ей? Я посылаю мысли в ночь, я пытаюсь нащупать свитый из тьмы провод, который однажды, казалось, связывал меня с ней, туго натянутый между нами. Однако ночь такая густая, что мысли мои сбиваются с пути и безнадежно теряются в ней, а свитый из тьмы провод…
Не было никогда никакого провода, не было пространства, в котором соприкасались наши души. Было лишь мое страстное желание – и ее равно страстное желание, настолько похожее на мое, что казалось моим собственным. Теперь во мне нет страсти, нет трепета жизни – Селина все забрала, не оставив мне ничего, кроме пустоты. Пустота, она очень тихая и легкая. Разве что трудно водить пером по бумаге, когда вся ты состоишь из пустоты. Посмотрите на мой почерк! Это неверный почерк ребенка.
Пишу последнюю страницу. Весь мой дневник уже сожжен. Я развела огонь в камине и побросала туда страницы. Когда неровные строчки заполнят этот листок, он отправится следом за остальными. Как странно писать в никуда, для летучего дыма! Но пока дышу, я должна писать. Вот только перечитать написанное я совершенно не в силах. Когда попыталась, я будто бы увидела на страницах липкие белые следы, оставленные взглядом Вайгерс.