Я думала о ней сегодня. Вспомнила, как она появилась у нас, как Присцилла смеялась и называла ее дурнушкой. Вспомнила, как ее предшественница, Бойд, плакала и говорила, что в доме водятся привидения. Думаю, на самом деле у нее и мыслей не было ни о каких привидениях. Думаю, Вайгерс просто пригрозила ей или подкупила…
Я вспомнила, как Вайгерс, неуклюжая, туповатая Вайгерс, недоуменно хлопала глазами, когда я спросила, кто принес апельсиновые цветы в мою комнату; как она сидела за моей приотворенной дверью, слушая мои вздохи и всхлипы и скрип пера по бумаге… тогда она казалась очень доброй ко мне. Я вспомнила, как она приносила воду для умывания, зажигала лампы, доставляла с кухни подносы с едой. Сейчас никто поесть не подаст, и мой неумело разведенный огонь уже дымит, и плюется искрами, и сникает. Мой ночной горшок не опорожнен, и в темном воздухе висит кислый запах.
Я вспоминаю, как Вайгерс одевала меня, расчесывала мне волосы. Вспоминаю ее крупные крепкие руки. Теперь я знаю, чья рука окунулась в горячий жидкий воск, чтобы оставить слепок с руки духа; и когда вспоминаю ее пальцы, в моем воображении они разбухают и желтеют в костяшках. Представляю, как она трогает меня пальцем, и он нагревается, размягчается, плавится, оставляя на мне восковой след.
Я думаю обо всех женщинах, которых она трогала и запятнала своими восковыми пальцами, о Селине, наверняка целовавшей эти тающие руки, и я исполняюсь ужасом, завистью и горем, потому что остаюсь никем не тронутой, одинокой и никому не нужной.
Вечером к дому опять подходил полисмен. Опять дергал за колокольчик и вглядывался в пустой темный холл. Может быть, в конце концов он решил, что я уехала к матери в Уорикшир. А может быть, и нет. Может быть, завтра он вернется снова. Тогда застанет здесь кухарку и велит ей пойти постучать в мою дверь. Она увидит, что со мной что-то неладно. Сбегает за доктором Эшем и, вероятно, за соседкой, миссис Уоллес, а они пошлют за матерью. А потом – что? Бурные слезы или оцепенение горя, и опять лауданум, или хлорал, или морфий, или парегорик – этот препарат я еще не пробовала. Потом полгода в постели, как в прошлый раз, и визитеры, входящие в мою комнату на цыпочках… Потом постепенное возвращение к установленному матерью распорядку жизни – карты с Уоллесами, медленно ползущая стрелка часов, приглашения на крестины новорожденных Присциллиных детей… А одновременно – следствие в Миллбанке, и теперь, когда Селины нет рядом, я не уверена, что сумею лгать за нас обеих…
Нет.
Я вернула свои разбросанные книги на полки. Закрыла дверь гардеробной и заперла окно на щеколду. Убралась в комнате наверху. Смятый жестяной кувшин и осколки умывальной чаши спрятала, изорванные простыни, коврик и платья сожгла в своем камине. Сожгла гравюру Кривелли, план Миллбанка и апельсиновый цветок, хранившийся в этой тетради. Сожгла бархотку и испачканный кровью носовой платок, который миссис Джелф выронила на ковер. Папин сигарный нож я аккуратно положила обратно на стол. Стол уже покрылся слоем пыли.