Прежде я как-то не задумывалась, есть ли во внешнем мире кто-нибудь, кто тоскует по Селине Доус, навещает ее здесь, пишет ей добрые обыденные письма. Теперь, когда я узнала, что такого человека нет, одиночество и безмолвие, окружавшие девушку, показались мне еще гуще, плотнее. А ведь мисс Брюер гораздо ближе к истине, чем сама полагает, мелькнуло у меня в уме: Доус действительно хранит свои секреты при себе, даже здесь, в Миллбанке. Еще мне вспомнились слова другой надзирательницы: мол, хоть Доус и хороша собой, ни одна из арестанток не попыталась сделать ее своей подружкой. Сейчас я понимала, что имелось в виду.
Внезапно на меня накатила жалость к ней. И я подумала: ты такая же, как я.
Я очень жалею, что сразу после этой мысли не отошла от камеры. Очень жалею, что не успела уйти. Но пока я смотрела, Доус подняла голову и улыбнулась, и лицо у нее приняло ожидающее выражение. Теперь я никак не могла пройти мимо. Я знаком позвала миссис Джелф, находившуюся дальше по коридору, и ко времени, когда она принесла ключ и отперла решетку, Доус уже отложила свое вязанье и встала поприветствовать меня. Сегодня первой заговорила она – когда матрона, впустив меня в камеру и немного потоптавшись на месте, нерешительно удалилась и мы остались наедине.
– Я рада, что вы пришли! – сказала девушка. – Жаль, что нам не удалось пообщаться в прошлый раз.
– В прошлый раз? – переспросила я. – Ах да. Но вы же были заняты со своей наставницей.
Доус тряхнула головой и фыркнула:
– Наставница, тоже мне! – А потом сказала, что слывет здесь чуть ли не гением, поскольку к вечеру все еще помнит строки из Писания, прочитанные на утренней службе в тюремной часовне. Ну а чем еще ей занять голову в часы одиночества, как они полагают?
– Я лучше предпочла бы поговорить с вами, мисс Прайер. В прошлую нашу встречу вы проявили ко мне доброту, которой, боюсь, я не заслужила. И с тех пор я все думаю… ну, вы сказали, что хотите стать моим другом. А я здесь, знаете ли, уже и забывать начала, что такое дружба.
Услышав такие слова, я обрадовалась и прониклась к ней еще большей приязнью и жалостью. Мы немного поговорили о тюремных порядках.
– Возможно, спустя время вас переведут в какую-нибудь менее строгую тюрьму – Фулэм, например? – предположила я.
А она просто пожала плечами и сказала, что одна тюрьма ничем не лучше и не хуже, чем любая другая.
Затем я могла бы с чистой совестью покинуть камеру и проследовать к другой арестантке – тогда сейчас я была бы спокойна. Но слишком уж сильное любопытство возбуждала во мне Доус. Наконец я не выдержала и сказала, мол, одна из матрон сообщила мне – в самой сочувственной манере, разумеется, – что она совсем не получает писем…