Потом в чертах у нее опять произошла перемена, теперь какая-то жутковатая, и она зашептала:
– Он говорит: «Свою печаль она повесила на шею и отказывается снять. Скажите ей, пусть снимет». – Доус покивала. – Он улыбается. Он был умен, как вы? Да, разумеется! Но теперь он узнал много нового и… ах! как бы ему хотелось, чтобы вы были с ним и тоже узнали все это! Но что он делает? – Лицо Доус вновь изменилось. – Он трясет головой, он плачет, он восклицает: «Но только не таким способом! Ах, Пегги, как ты могла пойти на такое? Ты воссоединишься со мной, непременно воссоединишься – но в должный срок и не так!»
Я вся дрожу даже сейчас, когда пишу эти слова; но дрожала гораздо сильнее, когда Доус их произносила, со столь странным выражением лица, прижимая ладонь к моей груди.
– Довольно! – вскрикнула я, отталкивая ее руку, и отпрянула прочь, – кажется, я ударилась спиной об решетку, и железные прутья загремели. – Довольно! – повторила я. – Вы несете вздор!
Доус побледнела и теперь уставилась на меня с таким ужасом, будто вдруг увидела всю страшную сцену: плач и крики, доктор Эш и мать, резкий запах морфия, мой распухший язык, придавленный дыхательной трубкой… Я вошла в камеру, исполненная жалости к Доус, но она опять беспощадно выставила передо мной мое собственное слабое «я». Она неотрывно смотрела на меня, и теперь жалость была в ее глазах!
Не в силах вынести этого взгляда, я отвернулась и прижалась лицом к решетке. Когда я позвала миссис Джелф, голос мой едва не сорвался на визг.
Надзирательница, видимо, находилась где-то совсем рядом: она подошла сразу же и принялась молча отпирать замок. Но предварительно бросила единственный острый встревоженный взгляд через мое плечо – не иначе, уловила что-то странное в моем крике.
Вскоре я снова стояла в коридоре, за запертой решеткой. Доус уже сидела на стуле, механически накручивая на палец нить шерстяной пряжи. Она пристально смотрела на меня, и в ее глазах все еще читалось ужасное знание. Я хотела бы сказать на прощанье какие-нибудь обычные слова, но страшно боялась, что, стоит мне открыть рот, она опять заговорит – о папе, или за него, или как он… заговорит про его печаль, или гнев, или стыд.
Поэтому я отвернулась и быстро зашагала прочь.
На первом этаже я встретила мисс Ридли, ведущую по коридору арестанток, за приемом которых я наблюдала немногим ранее. Если бы не старшая женщина с синяком, я бы их не узнала: в казенных платьях и чепцах они выглядели совершенно одинаково. Я посмотрела, как за ними запирают решетки и двери, а потом отправилась домой. Здесь была Хелен, но мне совсем не хотелось с ней разговаривать. Я сразу поднялась в свою комнату и заперлась там. Немного погодя Бойд… нет, не Бойд, Бойд от нас ушла… а Вайгерс, новая служанка, принесла мне воды помыться. А недавно приходила мать со склянкой хлорала. В комнате так холодно, что зубы стучат. Вайгерс растопила камин недостаточно сильно, поскольку не знает, что обычно я засиживаюсь до поздней ночи. Но я намерена сидеть здесь, пока не придет сонливость. Я прикрутила лампу и время от времени кладу ладони на стеклянный абажур, чтоб согреть.